Лишенные родительского попечительства. Хрестоматия

Дзержинцы очень быстро довели свой состав до полутораста человек. К ним пришли тремя группами по тридцать человек но­вые силы, все беспризорные первого сорта, все народ на подбор. Жизнь коммунаров была культурной, чистой жизнью, и со сто­роны казалось, что коммунарам можно только завидовать. Мно­гие и в самом деле завидовали, и при этом отнюдь не беспри­зорные.

Дзержинцы появлялись на людях в хороших суконных костю­мах, украшенных широкими белыми воротниками. У них был ор­кестр духовых инструментов из белого металла, и на их трубах стояли знаки знаменитой пражской фабрики. Коммунары были желанными гостями в рабочих клубах и в клубе чекистов, куда они приходили солидно-элегантные, розовые и приветливые. Их коллектив имел всегда такой высококультурный вид, что многие

100

головы, обладающие мозговым аппаратом облегченного образца, даже возмущались:

— Набрали хороших детей, одели и показывают. Вы беспри­зорных возьмите!

Но у меня не было времени скорбеть по этому поводу. Я еле успевал в течение суток проделать все необходимые дела. Я пе­реносился из одного коллектива в другой на паре лошадей, и истраченный на дорогу час казался мне обидным прорывом в моем бюджете времени. Несмотря на то что ребячьи ряды нигде не шатались и мы не выходили из берегов полного благополучия, воспитательские кадры тоже выбивались из сил. В это время я пришел к тезису, который исповедываю и сейчас, каким бы пара­доксальным он ни казался. Нормальные дети, или дети, приве­денные в нормальное состояние, являются наиболее трудным объектом воспитания. У них тоньше натуры, сложнее запросы, глубже культура, разнообразнее отношения. Они требуют от вас не широких размахов воли и не бьющей в глаза эмоции, а слож­нейшей тактики.

И колонисты и коммунары давно перестали быть группами людей, уединенных от общества. У тех и других сложные обще­ственные связи: комсомольские, пионерские, спортивные, военные, клубные. Между хлопцами и городом проложено множество пу­тей и тропинок, по ним передвигаются не только люди, но и мыс­ли, идеи и влияния.

И поэтому общая картина педагогической работы приобрела новые краски. Дисциплина и бытовой порядок давно перестали быть только моей заботой. Они сделались традицией коллектива, в которой он разбирается уже лучше меня и за которой наблю­дает не по случаю, не по поводу скандалов и истерик, а ежеми­нутно, в порядке требований коллективного инстинкта, я бы сказал.

Как ни трудно было мне, как ни туманно было впереди, моя жизнь в это время была счастливой жизнью. Нельзя описать со­вершенно исключительное впечатление счастья, которое испыты­ваешь в детском обществе, выросшем вместе с вами, доверяющем вам до конца, идущим с вами вперед. В таком обществе даже неудача не печалит, даже огорчение и боль кажутся высокими ценностями <,..>