Лишенные родительского попечительства. Хрестоматия

У него было мрачное, неулыбчивое лицо и жалкий взгляд. При приходе исследователя ему вытирали нос, при этом он жалобно плакал, не делая, однако, никаких попыток уклониться или отпих­нуть руку сиделки. Персонал все еще считал его «шустрым ма­леньким мальчиком» по сравнению с другими детьми в комнате, но он поразительно отличался от младенцев в семье. Приводим некоторый материал из детальной записи наблюдений того вре­мени.

156

Когда ему показали кубики, он посмотрел на них, наклонился вперед и дотянулся до них правой рукой. Попытался схватить один и сразу отпустил его. Поскольку ему некоторое время не удавалось достать их, один кубик положили ему в руку, и он охот­но принял его. Затем он с подозрением посмотрел на меня и, в конце концов, попытался улыбнуться в ответ на мою улыбку и мои попытки заинтересовать его другими кубиками. Он выглядел очень заторможенным, как будто был неспособен энергично дви­гаться или что-либо изучать... Руки часто находились в «застыв­шем» положении до тех пор, пока исследователь не активизиро­вал его, положив игрушку ему в руку. В остальное время харак^ терное симметричное положение, в котором локоть согнут на 60 градусов, руки немного выше плеч, ладони открыты; пальцы раздвинуты примерно на четверть дюйма и слегка согнуты; боль­шой палец несколько противопоставлен ладони.

Он мог сидеть, пытался стоять, мог проползти несколько ша­гов на четырех точках. Однако он больше раскачивался, чем пол­зал, находясь в этом положении. Будучи активизирован, он мог дотянуться до игрушки и схватить ее, мог держать две игрушки одновременно.

Однако он постоянно отбрасывал одну из них, фиксируя вни­мание на какой-то другой. Он проявлял некоторое неудовольствие, когда у него отбирали игрушку, но охотно принимал заменяющую. Он не делал никаких усилий, чтобы вернуть спрятанную игрушку. Когда он был расстроен, его, по всей видимости, легче было успо­коить, дав ему игрушку, а не прямым контактом со взрослыми, включая и «знакомых» взрослых. Представлялось, что иметь в руках игрушку для него было важнее его привязанности к какой-либо особенности игрушки.

Стало труднее, чем во время последнего контакта, вызвать имитацию им взрослых, не было видно и игровых реакций на со­циальные игры, которые характерны для детей его возраста. Он не понимал, зачем взрослые поднимают его, хотя и принимал это с некоторыми проявлениями удовольствия.

Особенно выделялось его спокойствие, заброшенный вид и от­сутствие в нем жизненной активности. Интерес к игрушкам в основном ограничивался их держанием, рассматриванием и реже засовыванием в рот. Когда он чувствовал себя несчастным, его плач звучал не требовательно, не сердито, а жалобно, сопро­вождаясь обычно раскачиванием. Способность протестовать, кото­рой он обладал раньше, стала намного меньше. Он не обращался ко взрослым, чтобы облегчить свое горе или вовлечь их в игру или приятное взаимодействие. Он ничего не требовал. Пропало активное отношение к миру, которое раньше было одним из наи­лучших аспектов его развития. Под воздействием активных и на­стойчивых попыток к социальному взаимодействию он становился немного более отзывчивым, оживленным и активным, но впадал в депрессию и принимал вялый вид, как только взрослый становил­ся менее активным.