|
ранних проявлениях должна быть понята как внешне-предметная, регулируемая не изнутри (теми или иными готовыми психическими содержаниями), а извне — объектами и отношениями окружающего мира. “Согласно внутренней логике этой теории, — отмечает В. В. Давыдов1, — конституирующей чертой деятельности должна быть её предметность. Она обнаруживается в процессе преобразования деятельности через её подчинение (в других местах говорится об “уподоблении“) свойствам, явлениям и отношениям от неё независимого предметного мира. Поэтому может быть оправдан вывод о том, что это качество деятельности выступает как её универсальная пластичность, как её возможность преобразовываться в процессе принятия на себя, впитывания в себя тех объективных качеств предметов, среди которых и в которых должен существовать и действовать субъект. Преобразованиями такой деятельности управляют сами предметы в процессе практических контактов субъекта с ними. Иными словами, превращения и преобразования деятельности человека как целостной органической системы, взятой в её полноте, происходят при её пластичном и гибком подчинении объективным общественным отношениям людей, формам их материального и духовного общения. Таков один из “явно непривычных моментов“, характеризующих деятельность, и таково одно из положений, выражающих “глубокую оригинальность и подлинную нетрадиционность его (А. Н. Леонтьева) подхода к проблеме построения психологической теории“. Тем, кому посчастливилось слушать яркие лекции Алексея Николаевича Леонтьева, памятен пример, который не был бы так доходчив, если бы не удивительная пластика жеста лектора. “Понимаете, — говорил он, как всегда, с подкупающей доверчивостью к понятливости слушателей, — рука движется, повторяя контуры предмета, и форма движения руки переходит в форму психического образа предмета, переходит в сознание“. И его длинная узкая ладонь легко скользила по краю стола. “На первоначальных этапах своего развития деятельность необходимо имеет форму внешних процессов... Соответственно, психический образ является продуктом этих процессов, практически связывающих субъект с предметной действительностью“. Если же отказаться от изучения этих внешних процессов как генетически ранних форм производства образа, то “нам не остается ничего другого, как признать существование таинственной “психической способности“, которая состоит в том, что под влиянием внешних толчков, падающих на рецепторы субъекта, в его мозге — в порядке параллельного физиологическим процессам явления — вспыхивает некий внутренний свет, озаряющий человеку мир, что происходит как бы излучение образов, которые затем локализуются, “объективируются“ субъектом в окружающем пространстве“. В работах А. Н. Леонтьева, А. В. Запорожца, Л. А. Венгера, Ю. Б. Гиппенрейтер, В. П. Зинченко, их сотрудников и учеников идея порождения психического образа в деятельности, производности сознания от чувственно практических контактов субъекта с окружающим миром прослеживалась экспериментально и в значительной мере была обобщена в формуле “восприятие как действие“. Такой подход к психологии восприятия составляет необходимое условие понимания генезиса сознания в деятельности, служит конкретно-психологической формой реализации того положения, что “идеальное есть материальное, пересаженное в голову человека и преобразованное в ней“ (К. Маркс), Человеческая чувственная предметная деятельность рассматривается как производящая основа, “субстанция“ (А. Н. Леонтьев) сознания. Таким образом, отвергается универсальность тезиса, согласно которому сознание предвосхищает деятельность, и наоборот, — утверждается, что деятельность предшествует сознанию. Еще одна “бесспорная“ характеристика деятельности теряет силу. — 12 —
|