Великий канцлер

Но Пилат уже тем более ни с чем не вязался. Постное масло, удивительный кот, Аннушка, квартира, телеграмма дяде – смешно, право, было всё это ставить рядом с Понтием Пилатом.

Иван начал тревожиться, вздыхать, потирать лоб руками. Порою он устремлял взор вдаль. Над рощей грохотало как из орудий, молнии вспарывали потрясённое небо, в лес низвергался океан воды. Когда струи били в подоконник, водяная пыль даже сквозь решётку долетала до Ивана. Он глубоко вдыхал свежесть, но облегчения не получил.

Растрёпанная Библия с золотым крестом на переплёте лежала перед Иваном. Когда кончилась гроза и за окном настала тишина, Иван решил, что для успеха дела необходимо узнать хоть что-нибудь об этом Пилате.

Несмотря на то, что Иван был малограмотным человеком, он догадался, где нужно искать сведений о Пилате и о неизвестном.

Но Матфей мало чего сказал о Пилате, и заинтересовало только то, что Пилат умыл руки. Примерно то же, что и Матфей, рассказал Марк. Лука же утверждал, что Иисус был на допросе не только у Пилата, но и у Ирода, Иоанн говорил о том, что Пилат задал вопрос Иисусу о том, что такое истина, но ответа на это не получил.

В общем мало узнал об этом Пилате Иван, а следов неизвестного возле Пилата и совсем не отыскивалось. Так что возможно, что он произнёс ложь и никогда и не видел Пилата.

Вздумав расширить своё заявление в той части, которая касалась Пилата, Иванушка ввёл кое-какие подробности из Евангелия Иоанна, но запутался ещё больше и в бессилии положил голову на свои листки.

Тучи разошлись, в окно сквозь решётку был виден закат. Раздвинутая в обе стороны штора налилась светом, один луч проник в камеру и лёг на страницы пожелтевшей Библии.

Оставив свои записи, Иванушка до вечера лежал неподвижно на кровати, о чём-то думая. От еды он отказался и в ванну не пошёл. Когда же наступил вечер, он затосковал. Он начал расхаживать по комнате, заламывая руки, один раз всплакнул. Тут к нему пришли. Ординатор стал расспрашивать его, но Иван ничего не объяснил, только всхлипывал, отмахивался рукою и ложился ничком в постель. Тогда ординатор сделал ему укол в руку и попросил разрешения взять прочесть написанное Иваном. Иван сделал жест, который показывал, что ему всё равно, ординатор собрал листки и клочья и унёс их с собой.

Через несколько минут после этого Иван зевнул, почувствовал, что хочет задремать, что его мало уже тревожат его мысли, равнодушно глянул в открытое окно, в котором всё гуще высыпали звёзды, и стал, ёжась, снимать халатик. Приятный холодок прошёл из затылка под ложечку, и Иван почувствовал удивительные вещи. Во-первых, ему показалось, что звёзды в выси очень красивы. Что в больнице, по сути дела, очень хорошо, а Стравинский очень умен, что в том обстоятельстве, что Берлиоз попал под трамвай, ничего особенного нет и что, во всяком случае, размышлять об этом много нечего, ибо это непоправимо, и наконец, что единственно важное во всём вчерашнем – это встреча с неизвестным и что вопрос о том, правда ли или неправда, что он видел Понтия Пилата, столь важный вопрос, что, право, стоит всё отдать, даже, пожалуй, и самую жизнь.