|
Дворец Ирода не принимал участия в этом торжестве. Во второстепенных его покоях, обращённых на юг, где разместились офицеры римской когорты, пришедшей с прокуратором в Ершалаим, светились огни, было какое-то движение и жизнь, передняя же часть, парадная, где был единственный и невольный жилец – прокуратор, вся она со своими колоннадами как ослепла под ярчайшей луной. В ней была тишина, мрак внутри и насторожившееся отчаяние. Прокуратор бодрствовал до полуночи, всё ждал прихода Афрания, но того не было. Постель прокуратору приготовили на том же балконе, где он вёл допрос, где обедал, и он лёг, но сон не шёл. Луна висела оголённая слева и высоко в чистом небе, и прокуратор не сводил с неё глаз в течение нескольких часов. Около полуночи сон сжалился над ним; он снял пояс с тяжёлым широким ножом, положил его в кресло у ложа, снял сандалии и вытянулся на ложе. Банга тотчас поднялся к нему на ложе и лёг рядом, голова к голове, и смежил наконец прокуратор глаза. Тогда заснул и пёс. Ложе было в полутьме, но от ступеней крыльца к нему тянулась лунная дорога. И лишь только прокуратор потерял связь с тем, что было вокруг него в действительности, он тронулся по этой дороге и пошёл прямо вверх и к луне. Он даже рассмеялся во сне от счастья, до того всё сложилось прекрасно и неповторимо на светящейся голубой дороге. Он шёл в сопровождении Банги, а рядом с ним шёл бродячий философ. Они спорили о чём-то сложном и важном, причём ни один из них не мог победить другого. Они ни в чём не сходились, и от этого их спор был особенно интересен и нескончаем. Конечно, сегодняшняя казнь оказалась чистым недоразумением – ведь вот же философ, выдумавший невероятно смешные вещи, вроде того что все люди добры, шёл рядом, значит, был жив. И конечно, совершенно ужасно было бы даже подумать, что такого человека можно казнить. Казни не было! Не было! Вот в чём прелесть этого путешествия по лестнице луны ввысь! Времени свободного сколько угодно, а гроза будет только к вечеру и трусость один из самых страшных пороков. Нет, философ, я тебе возражаю: это самый страшный порок! Ведь не трусил же ты в Долине Дев, когда германцы едва не загрызли Крысобоя-великана! Но помилуйте меня, философ! Неужели вы допускаете мысль, что из-за вас погубит свою карьеру прокуратор Иудеи? «Да, да, – стонал и всхлипывал во сне Пилат. – Конечно, погубит, на всё пойдёт, чтобы спасти от казни ни в чём, решительно ни в чём не виноватого безумного мечтателя и врача!» «Мы теперь вместе всегда», – говорил ему во сне бродячий оборванный философ, неизвестно откуда взявшийся. — 287 —
|