|
Центурион позвал: – Га-Ноцри! Иешуа шевельнулся, втянул в себя воздух и наклонил голову, прижав подбородок к груди. Лицо центуриона было у его живота. Хриплым разбойничьим голосом, со страхом и любопытством, спросил Иешуа центуриона: – Неужели мало мучили меня? Ты зачем подошёл? Бородатый же центурион сказал ему: – Пей. И Иешуа сказал: – Да, да, попить. Он прильнул потрескавшимися вспухшими губами к насыщенной губке и, жадно всхлипывая, стал сосать её. В ту же минуту щёлки увеличились, показались немного глаза. И глаза эти стали свежеть с каждым мгновением. И в эту минуту центурион, ловко сбросив губку, молвил страстным шёпотом: – Славь великодушного игемона, – нежно кольнул Иешуа в бок, куда-то под мышку левой стороны. Осипший голос с левого креста сказал: – Сволочь. Любимцы завелись у Понтия? Центурион с достоинством ответил: – Молчи. Не полагается на кресте говорить. Иешуа же вымолвил, обвисая на растянутых сухожилиях: – Спасибо, Пилат… Я же говорил, что ты добр… Глаза его стали мутнеть. В этот миг с левого креста послышалось: – Эй, товарищ! А, Иешуа! Послушай! Ты человек большой. За что ж такая несправедливость? Э? Ты бандит и я бандит… Упроси центуриона, чтоб и мне хоть голени-то перебили… И мне сладко умереть… Эх, не услышит… Помер!.. Но Иешуа ещё не умер. Он развёл веки, голову повернул в сторону просящего: – Скорее проси, – хрипло сказал он, – и за другого, а иначе не сделаю… Проситель метнулся, сколько позволяли гвозди, и вскричал: – Да! Да! И его! Не забудь! Тут Иешуа совсем разлепил глаза, и левый бандит увидел в них свет. – Обещаю, что прискачет сейчас. Потерпи, сейчас оба пойдёте за мною, – молвил Иисус… Кровь из прободённого бока вдруг перестала течь, сознание в нём быстро стало угасать. Чёрная туча начала застилать мозг. Чёрная туча начала застилать и окрестности Ершалаима. Она шла с востока, и молнии уже кроили её, в ней погромыхивали, а на западе ещё пылал костёр и видно было с высоты, как маленькая чёрная лошадь мчит из Ершалаима к Черепу 151 и скачет на ней второй адъютант. Левый распятый увидал его и испустил победный, ликующий крик: – Иешуа! Скачет!! Но Иешуа уже не мог ему ответить. Он обвис совсем, голова его завалилась набок, ещё раз он потянул в себя последний земной воздух, произнёс уже совсем слабо: – Тетелеостай [19], – и умер. И был, достоуважаемый Иван Николаевич, час восьмой. Шестое доказательство И был на Патриарших Прудах час восьмой. Верхние окна на Бронной, ещё секунду назад пылавшие, вдруг почернели и провалились. Иванушка фыркнул, оглянулся и увидал, что он сидит не на скамейке, а на дорожке, поджав ноги по-турецки, а рядом с ним сидят псы во главе с Бимкой и внимательно смотрят на инженера. С инженером помещается Берлиоз на скамейке. — 150 —
|