|
– Не в ударе я сегодня, – сказал Коровьев, рассматривая свои пальцы. – Свиньи! – воскликнул Воланд снисходительно и сел на коня. За ним то же сделали остальные, а Азазелло поднял вздрагивающего поэта на коня… И кони тут же снялись и скачками понеслись 116 вверх по обрывам. Последнее, что видела Маргарита, это звено аэропланов, которое оказалось над головами, и настолько невысоко, что в переднем она ясно разглядела маленькую голову в шлеме. Тут же что-то мелькнуло в воздухе, и близко в роще ударил вверх огонь, и грохнуло так, что оборвалось от страха сердце. Кони были уже на верхней площадке. Второй аэроплан бросил бомбу поближе, в клочья разметав деревья и землю. – Нам намекают, что мы лишние, – вскричал Коровьев и, пригнувшись к шее жеребца, прокричал тоненько: – Любезные… гробят! В то же мгновение воздух засвистал в ушах Маргариты, исчезла Москва со своим дымом и Воробьёвы горы – навсегда. Ночь (Глава предпоследняя) /IX. 34 г. и далее. Кони рвались 117 вперёд, а навстречу им летели сумерки. Полёт принёс упоение и Маргарите, и поэту. Кони спускались к земле, били с силой ногами, отталкивались и долго неслись на высоте сосен. Высшее наслаждение было именно в приближении к земле, в ударе об неё и последующем подъёме. Воланд скакал впереди, и любовники видели, как чёрный его плащ летел над чёрной лошадью. Землю покрывали сумерки, и под летящими появлялись печально поблёскивающие озерца и пропадали. Возникали лесные массивы, и тогда Маргарита снижалась нарочно, чтобы дышать запахом земляной смолистой весны, и конь её, хрипя, шёл, чуть не задевая копытами растрёпанные страшные загадочные сосны. Небо густело синью с каждым мгновением, но где-то в безумной дали пылал край земли, и туда держали путь всадники. Они нарочно избрали маршрут так, что никакие ни строения, ни огни не тревожили их. Они были лицом к лицу с ночью и землёй. Их не беспокоили никакие звуки, кроме ровного гудения ветра, да ещё, когда они мелькали над весенними стоячими водами, лягушки провожали их громовыми концертами, и в рощах загорались светляки. Все шестеро летели в молчании, и поэт ни о чём не хотел думать, закрыв глаза и упиваясь полётом. Но когда сумерки сменились ночью и на небе сбоку повис тихо светящийся шар луны, когда беленькие звёзды проступили в густой сини, Воланд поднял руку, и чёрный раструб перчатки мелькнул в воздухе и показался чугунным. По этому мановению руки кавалькада взяла в сторону. Воланд поднимался всё выше и выше, за ним послушно шла кавалькада. Теперь под ногами далеко внизу то и дело из тьмы выходили целые площади света, плыли в разных направлениях огни. Воланд вдруг круто осадил коня в воздухе и повернулся к поэту. — 125 —
|