|
Бегемот же съёжился, лишился дурацкого костюма, превратился в чёрного мясистого кота с круглыми зажжёнными глазами. Азазелло оказался в разных в обтяжку штанинах – одна гладкая, другая в широкую полоску, с ножом при бедре. Поэт, не отрываясь, смотрел на Воланда и на его эскорт, и мысль о том, что он понял, кто это такой, наполнила его сердце каким-то жутковатым весельем. Он обернулся и видел, что и Маргарита рассматривает, подавшись вперёд, преобразившихся всадников, и её глаза сверкают, как у кошки. Тут Воланд тронул шпорами лошадь, и все опять поскакали. Скалы становились всё грознее и голее. Скакали над обрывом, и не раз под копытами лошадей камни обрушивались и валились в бездну, но звука их падения не было слышно. Луна сияла всё ярче, и поэт убедился в том, что нигде здесь ещё не было человека. Сводчатое ущелье развернулось перед всадниками, и, гремя камнями и бренча сбруей, они влетели в него. Грохот разнесло эхом, потом вылетели на простор, и Воланд осмотрелся, а спутники его подняли головы к луне. Поэт сделал то же и увидел, что на его глазах луна заиграла и разлила невиданный свет, так что скупая трава в расщелинах стала видна ясно. В это время откуда-то снизу и издалека донёсся слабый звон часов. – Вот она полночь! – вскричал Воланд и указал рукой вперёд. Спутники выскакали за обрыв, и поэт увидел огонь и белое в луне пятно. Когда подъехали, поэт увидел догорающий костёр, каменный, грубо отёсанный стол с чашей, и лужу, которая издали показалась чёрной, но вблизи оказалась кровавой. За столом сидел человек в белой одежде, не доходящей до голых колен, в грубых сапогах с ремнями и перепоясанный мечом. На подъехавших человек не обратил никакого внимания – или же не увидел их. Он поднял бритое обрюзгшее лицо к лунному диску и продолжал разговаривать сам с собой, произнося непонятные Маргарите слова. – Что он говорит? – тихо спросила Маргарита. – Он говорит, – своим трубным голосом пояснил Воланд, – что и ночью и при луне ему нет покоя. Лицо Маргариты вдруг исказилось, она ахнула и тихонько крикнула: – Я узнала! Я узнала его! – и обратилась к поэту: – А ты узнаёшь? Но поэт даже не ответил, поглощённый рассматриванием человека. А тот, между тем, гримасничая, поглядел на луну, потом тоскливо вокруг и начал рукою чистить одежду, пытаясь стереть с неё невидимые пятна. Он тёр рукой грудь, потом выпил из чаши, вскричал: – Банга! Банга!.. Но никто не пришёл на этот зов, отчего опять забормотал белый человек. – Хм, – пискнул кот, – курьёзное явление. Он каждый год в такую ночь приходит сюда, ведь вот понравилось же место? И чистит руки, и смотрит на луну, и напивается. — 128 —
|