|
Не понимая ее содержания, Богоборцев был глубоко уверен, что теперь таких картин уже нет нигде. Как любителю редкостей, Прохор Порфирыч часто «всучивал» Богоборцеву разные таинственные замки и прочие вещи, добытые у Лубкова. Хозяин возвратился с прежним упорным желанием завязать разговор. Прохор Порфирыч, ужаснувшись предстоявшей каторге, прямо ударил в любимую тему хозяина. – Как куры, Егор Матвеич? – спросил он. – Что, брат! Горе мое с этими курами! Главное дело, негде держать! – Это неловко-с! Хозяин вынимал из шкафа чайную посуду. – Курице надобен простор, – говорил он, – а я ее в бане морю… Коли хочешь, пройдемся? Гость и хозяин пошли. Егор Матвеич прошел двор, нагнувшись под веревкой, протянутой для белья, вошел в сад и направился к бане. – Негде им разойтись-то! – оборачиваясь, говорил он, – вот! Выпусти – украдут! В темной бане бродило по полу с писком и криком несколько породистых кур и множество цыплят; все это население загомозилось при виде хозяина. Цыплята начали пищать почти не переставая. Один цыпленок забрался на бочку со щелоком и поминутно взмахивал крыльями, опасаясь опрокинуться в пропасть. – Эко у вас, Егор Матвеич, кочет-то богатый! – Горлопан-то? о-о-о! он у меня беда. Ка-агда глаза-то продерет, почнет голосить, смерть!.. Кочет бедовый!.. Вот кахетинки меня сконфузили… Цыпляки как есть все зачичкались. Хозяин подхватил одного цыпленка с полу и вынес к свету. – Вот. Погляди-кось! Цыпленок еле раскрывал глаза и чуть-чуть издавал плаксивые звуки. – С чего же это они? – Скука! со скуки… тоска!., взаперти, выпустить боюсь, народ, сам знаешь, какой? – Это что!.. – Вот то-то! Ну, и грустит!.. Хозяин пустил цыпленка, отворил предбанник и показал породистую индюшку. – Вот тоже охота у Филипп Львовича! – проговорил Порфирыч, но вдруг был поражен неожиданной переменою, происшедшей в хозяине. На лице его выразилось презрение. Филипп Львович был тоже охотник и, стало быть, соперник. – Много вы с твоим Филипп Львовичем в охоте смыслите?.. О-о-хота! Много вы постигаете в охоте-то!.. – покраснев, в гневе произнес хозяин. – Егор Матвеич! – испуганно проговорил совершенно струсивший Порфирыч. – Я это истинно, перед богом, упомянул, то есть так… – Вам еще до настоящей охоты-то сто лет расти осталось! У Филипп Львовича охота!.. – Егор Матвеич! Богом вам божусь, я даже сам обезживотел со смеху, когда этот Филипп Львович сказал: «У меня, говорит, охота»… Ей-ей… Так и покатился! Собственно, только для этого и упомянул! — 79 —
|