|
Порфирыч встретил генерала на дворе: он торопливо шел из сада с большими ножницами. – А! – сказал генерал. – Милости просим! – и скрылся в дом. Порфирыч зашел зачем-то в кухню и потом робко пробрался в комнату. В маленькой комнатке, с старинною, но чистою и блестевшею мебелью, сидело семейство генерала: около яркого кипевшего самовара сидела дочь с бледным болезненным лицом и равнодушным взглядом; рядом с ней брат, молодой человек с изморенным лицом, боязливым взглядом и сгорбленной спиной; он как будто прятался за самовар и нагибал голову к самой чашке. У окна, завернувшись в заячью шубку, грелась на солнце жена генерала, протянув ноги на стул. Лицо ее действительно было полно грусти, болезни и скорби. Она постоянно вздыхала и говорила: «О-ох, господи батюшка!» При появлении Порфирыча все сказали ему «здравствуй». – Садись, Проша! – сказал генерал, помещавшийся по другую сторону самовара. Порфирыч кашлянул и сел. Настала мертвая тишина. Стучали часы, бойко кипел самовар. От самовара и от солнца, ударявшего прямо в окна, в комнате делалось душно. Генерал большой костлявой рукой вытирал огромный запотевший лоб с торчавшими по бокам седыми косицами. Гробовое молчание. Сын все больше и больше прячется за самовар. Ему понадобилась ложка. – Ма… Маш… – шепчет он чуть слышно. – М-м? – спрашивает девушка. Следуют знаки руками. – Ло… Лож… – Что там? – громко спрашивает генерал. Все замирает. Сын начинает опрометью хлебать чай. – Нет, это Сеня… – тихо говорит дочь. Сеня в ужасе вытаращивает на сестру глаза. – Что ему? – допытывается генерал. – Что тебе? – Нет-с… это… – Ты что-то говорил? – Нет… я… – А? – Ничего!.. Сеня высовывает сестре язык. – Что ж ты там шепчешь? – Скат-ти-на! – пригнувшись к самому столу, шепчет Сеня, посылая это приветствие сестре. Снова мертвое молчание. Порфирыч как-то и сам привык бояться этого громкого и твердого голоса генерала, если бы даже он говорил самые обыкновенные вещи. В мертвой тишине Порфирыч чуял ежеминутно бурю. Такую же бурю чуяли все. Генерал начал тереть лоб, словно собираясь что-то сказать, но нерешительность и тревога, вовсе не соответствовавшие его энергическому лицу, останавливали его. – Пашенька! – наконец мягко произнес он. Жена вздрогнула; дети тоже. – Там в саду у нас… вербочка. Она так разрослась, и я думаю… что ее необходимо… срубить… Жена отчаянно махнула рукой. – Я знаю, ты ее любишь… но… — 81 —
|