|
Лубков, по обыкновению, молча сидел на ступеньках крыльца, когда с ним поравнялся Порфирыч. – А-а! Батюшка, Прохор Порфирыч! В кои-то веки!.. – Что же это ты в магазине-то своем не сидишь?.. – Да так надо сказать, что приказчики у меня там орудуют… – Торговля? – Хе-х-хе-хе. Порфирыч вошел в лавку и, поместившись на диване, принялся делать папироску. – Подтить маленичка хлебушка искупить, – произнес хозяин, кряхтя поднимаясь с сиденья, и пошел в лавчонку напротив; под парусинным пологом торговал хлебник, на прилавке были навалены булки, калачи, огурцы и стояла толпа бутылок с квасом, шипевшим от жары. Подойдя к лавчонке, Лубков долго чесал спину, глубоко, по-видимому, вдумываясь и в квасные бутылки, и в огурцы, и в ковриги хлеба. Наконец он коснулся пальцем о белый весовой хлеб и сказал: – Ну-кося! замахнись на три фунтика! В то же время в самом «магазине» происходила следующая сцена. Рядом с Прохором Порфирычем на диване поместилась молодая черномазенькая смазливая жена Лубкова, в маленькой шерстяной косынке на плечах, изображавшей красных и черных змей или, пожалуй, пиявок. – Ты что же, домовой, – говорила она Порфирычу, – когда же ты мне платок-то принесешь?.. – Да ты и без платка выйдешь! – Ну, это ты вот, на-кось! – Ей-богу, выйдешь! Потому я на тебя твоему главному донесу! – Мужу-то? Лешему-то? – Н-нет, Евстигнею… – Прошка! – ошарашив по плечу еще глупее улыбавшегося Порфирыча, воскликнула собеседница, – я тебе тогда, издохнуть! башку прошибу… – Хе-х-хе-хе! Молчание… – Прохор! – заговорила опять жена Лубкова. – Если это твой поступок, то я с тобой, со свиньей… Тьфу! Приходи вечером… Черт с тобой!.. – Без платка? – Возьмешь с тебя, с выжиги… И она еще раз огрела его по плечу. Порфирыч улыбался во все лицо. В это время на пороге показался Лубков; он нес под мышкой большой кусок весового хлеба, придерживая другой рукой конец полы своего халата, которая была наполнена огурцами. Свалив все это на стойку, он взял один огурец и, шмыгая им по боку, говорил Порфирычу: – Какая, братец ты мой, комедия случилась… Алещку Зуева, чать, знаешь? – Ну? – Ну. То есть истинно со смеху уморил!.. Малый-то замотался, опохмелиться нечем. Что будешь делать!.. Сижу я, никак вчерась, вот так-то на крылечке, гляжу, что такое: тащит человек на себе ровно бы ворота какие. Посмотрю, посмотрю – ко мне!.. «Алеха!» – «Я». – «Что ты, дурак?» – «Да вот, говорит, сделай милость, нет ли на полштоф, я тебе приволок махину в сто серебром…» – «Что такое?» – «Надгробие», говорит. Так я и покатился! Это он с кладбища сволок. «Почитай-кось, говорит, что тут написано?..» Начал я разбирать: «Пом-мя-ни». – «Ну, вот я и помяну», говорит… Хе-хе-хе! — 74 —
|