|
Поросятки-викуны[161] рылись под грушей в сладких падалках[162], а их была целая груда — непочатый край. Борода[163]С горки на горку, от ветлы до ветлы примчался ильинский олень, окунул рога в речке[164], — стала вода холоднее. Тын зарастает горькой полынью, не видать перелаза. В садах наливается яблоко: охота ему поспеть к Спасову дню. И шумя, висят, призаблекнувши, листья. Утомленные, клонятся никлые ветви. Щебетливая птичка научает дитят перелетному делу. Один у нее лад на все прилучья[165]: — Скоро в путь опять![166] Дождется ль рябина студеных дней, нарядная, опустила она свои красные бусы к земле. Шумный колос стелет по ниве сухое время. На проходе страда. Подоспели дожинки. Дожинают и вяжут последний сноп. Уж кличут на Бороду. И потянулся народ — белый мак — по селу на жнивье. А Борода стоит, развевается, золотая, разукладная, много янтаря в ней, много усика долгого, тонкого, острого, как серп. Завивать, завивать бородушку! Разогнули солому, посыпают земли: пусть мать — сыра земля покроет ее материнской пеленой на красное годье[167], на новое лето, на веселый дород. — Нивка, отдай мою силу![168] — причитает-приговаривает жнея, красивая молодка Василиса в длинной белой рубахе с серпом на плече. И катается молодка по жнивью, просит и молит свою ниву. Несут девки межевые васильки, подвивают васильками Бороду, расцвечивают ее васильками — крестовой слезой. И кругом, как ковер, васильки. Собрала Борода людей вместе, — поднялось на всю ниву веселье. Запалили солому, заварилась отжинная каша. — Нивка, отдай мою силу! И идут хороводом вокруг Бороды, ведут долгие песни, перевиваются долгие песни пригудкой[169], и опять на широкий разливной лад хороводы. Село за орешенье солнце, тучей оделась заря. А Борода в васильках разгорается. Берет коновода пляс. Бросила молодка серебряный серп, подсучила рукава, сбила подпояску да из кона, пустилась в пляс. Звенел ее голос, звенела песня. Катил за облаками Илья, грохотал Громовник на своей колеснице, аж поджилки тряслись. И сбегался хоровод, разбегался, отклонившись назад, запрокинув голову, — это ласточки быстро неслись по земле, черкая крыльями. Седой ковыль, горкуя голубем[170], набирался гульбы, устилал, шевелил, шел по полю дальше и дальше за покосы, за болото, за зарю. И зарей ничего так не слышно, только слышно, только слышно, только слышно, только чутко: — Нивка, отдай мою силу! От четырех птиц[171] — железных носов, из-за темных каточин[172] вышла молодая медведица посмотреть на Бороду. — 31 —
|