|
В тихих заводях[151] лебеди пели. И разомкнулось тридевять золотых замков, раскуталось тридевять дубовых дверей — туча за тучу зашла — затрещало, загикало, свистело, гаркало. Воробушки — ночные полуночники, выпорхнув, кинулись по небу летать. Ковал кузнец воробьиную свадебку, ковал крепко-на-крепко, вечно-навечно — не рассушить ее солнцем, не размочить дождем, не раскинет ветер, не расскажут люди. Ковал кузнец Кузьма-Демьян[152] вековой венок. И стала перед невестою-воробушкой[153] чужая сторона, не изюмом, горем усаженная, не травой, слезами покрытая. Узлюлекнула[154] воробушка: — Понеситесь вы, ветры, с высоких гор! Подуйте, ветры, на звонки колоколы! Вы ударьте, звонки колоколы, по сырой земле, расшатайте пески, раздвоите сыру землю на могиле матери. Вы сшибите, звонки колоколы, гробову доску! Сдуйте тонко-белое полотенце! Разомкните руки матери, раскройте глаза ее, поставьте ее на ноги. Не придет ли она, не прилетит ли к моему дню, к часу великому. Летали воробушки, прятались-тулились рахманные под небесные ракиты, под мосты калиновые, нагуливались воробушки до любви[155]. Раскунежились, пошли они пляс плясать вприсядку, квасили, жарили друг дружку по носам. Один воробей в трубу скаканул, другой воробей в колодец упал, третий воробей невесть что наделал. И падали кто как попало, бесхвостые, бесклювые, с неба на землю, — навалили горы воробьевые. И ничего-то не родила гора, родила воробьева гора один бел-горюч камень. Заныло сердце, как малое дитятко: — Родимая моя матушка! Что же ты ко мне не подшатнешься? Призагуньте, призамолкните! Расступитесь, пропустите! Подшатнись-ка ты, посмотри на меня… Засвирило небо[156], красно, что жар. Раскачен жемчуг — васильковая слеза катится на грудь, с груди на траву. Перекати-поле[157] унесла слезу. Не разжалила[158] невеста сердце матери: знать, отволила она волю, отнежила негу, открасовала свою девичью красу? Сердце матери оборотливо, сердце матери обернется — даст великое благословение. И раскрылась могила, — стала мертвая. А там разбили сорок сороков, тридцать три бочки, — и хлынуло пиво-мед пьяное-распьяное. Все поля и луга, леса, перелески, заборы и крыши до корня смочены. Первые петухи пропели — полночь прошла. И вторые петухи пропели — перед зарей. И третьи петухи пропели — на самой заре. А они, неугомонные, справляли великий запой, хмельные ворушили, с пьяных глаз вили воробушки не воробьиное — гнездо ремезовое[159]. Догорела четверговая страстная свеча[160], закурились избы, — волоком от трубы до трубы стлались книзу сизые дымы. — 30 —
|