|
Вопрос этот относился к молодой особе, которая вошла вслед за детьми и тоже подошла к Машенькиной ручке. Особа была крайне невзрачная, с широким, плоским лицом и притом кривая на один глаз. – По обыкновению-с, – отвечала Анна Ивановна голосом, в котором звучала ирония; при этом единственный ее глаз блеснул даже ненавистью, которой, конечно, она не ощущала на деле, но которую, в качестве опытной гувернантки, считала долгом показывать, – очень достаточно-таки пошалил monsieur Koronat[418]. – Ну, что же делать! оставайся, мой друг, без пирожного! – тотчас же решила Машенька, – ах, пожалуйста, не куксись! Помнишь, что говорила я тебе об дурных поступках? помнишь? Коронат молчал. – Mais r?pondez, donc![419] – язвила Анна Ивановна. – Отвечай же! помнишь? – приставала Машенька. Но Коронат только пыхтел в ответ. – Ну, вот видишь, какой ты безнравственный мальчик! ты даже этого утешения мамаше своей доставить не хочешь! Ну, скажи: ведь помнишь? – Помню, – процедил сквозь зубы Коронат. – Ну, повтори! повтори же, что? я говорила! Вот при дяденьке повтори! – «Дурные поступки сами в себе заключают свое осуждение»*, – произнес красный как рак Коронат, словно клещами вытянули из него эту фразу. – Ну, видишь ли, друг мой! Вот ты себя дурно вел сегодня – следовательно, сам же себя и осудил. Не я тебя оставила без пирожного, а ты сам себя оставил. Вот и дяденька то же скажет! Не правда ли, cher cousin?[420] – Ну, что касается до меня, то я полагаю, что если Коронат осудил себя сам, то он же не только может простить самого себя, но даже и даровать себе право на двойную порцию пирожного! – выразился я, стараясь, впрочем, придать моему ответу шуточный оттенок, дабы не потрясти родительского авторитета. – Видишь, какой дяденька добрый! Ну, так и быть, для дяденьки ты получишь сегодня пирожное. Но ты должен дать ему обещание, что вперед будешь воздерживаться от дурных поступков. Обещаешься? На Короната опять находит «норов», и он долгое время никак не соглашается «обещаться». Новое приставание: «Mais r?pondez donc, monsieur Koronat!»[421] – со стороны Анны Ивановны, и «да скажи же, что обещаешься!» – со стороны Машеньки. – Да господи! обещаюсь! – выпаливает наконец Коронат, который, по-видимому, готов лопнуть от натуги. – Ну, теперь шаркни ножкой и поблагодари дяденьку! Но я стремительно вскакиваю с дивана и, чтоб положить конец дальнейшим сценам, обнимаю Короната. – Можете идти покуда в залу и побегать; а вы, ch?re[422]Анна Ивановна, потрудитесь сказать, чтоб подавали кушать. Ах, предурной, презакоренелый у него характер! – обратилась она ко мне, указывая на удаляющегося Коронатушку и печально покачивая головкой, – очень, очень я за него опасаюсь! — 279 —
|