|
Самым серьезным человеком в свете я считаю своего друга Степана Фолиантова. Даже в имени его и фамилии есть что-то солидное, несокрушимое… Поэтому я имел полное право окаменеть от изумления, когда одним весенним вечером он, как экваториальная буря, ворвался ко мне и сообщил, изнемогая на каждом слоге: – Ну, конец, брат! Поздравь меня – я влюблен. Если бы дьякон соборной церкви остриг волосы, вымазал лицо жженой пробкой и, надев красный фрак, выступил в кафе-концерте на эстраде в качестве негра, исполняющего кикапу, – это было бы более подходящее, чем то, что сообщил мне Фолиантов. – С ума ты сошел?! – недоверчиво ахнул я. – Ну, конечно! Я об этом же и говорю. Ах, какая женщина! Понимаешь: ручки, ножки и губки такие маленькие, что… что… – Что их совсем не видно? – подсказал я. – А?.. Ну, это ты уж хватил. Нет, их видно, но они просто крохотные. А глаза, наоборот, такие огромные, что… – Что занимают территорию всего лица?! – А? Ну, ты скажешь тоже. Просто огромные глаза. И красивые до безобразия!.. Носик… – Выпей вина и расскажи лучше о характере. – Характер? Ангельский. Бескорыстие? Дьявольское! Достаточно сказать, что, когда мы бываем в кафе, – она всегда платит свою треть. Идем в театры – она за билеты платит треть. Садимся на извозчика… – Почему же такая странная дробь – треть? – А брат же с нами всегда. – Чей? – Странный вопрос: ее! Он ко мне привязался… Светлая личность! Бываем втроем. Ой, опоздал! Уж ждут. И умчался этот странный Фолиантов – так же бурно, как и появился. * * *На другой день появился расстроенный. – Выгнала. – Вот тебе раз. За что? – Я сдуру предложил денег. У них ведь не густо. И брат кричал тоже. Обиделся. Вот тебе и Константинополь! А говорят – город продажных женщин и торгующих женщинами мужчин. Он вынул портрет прехорошенькой девушки и принялся жадно целовать его. – Дай и я поцелую, – попросил я, глубоко растроганный. – На. Ты ее тоже полюбишь, когда узнаешь. Мы долго по очереди целовали портрет и потом сидели, глядя друг на друга со слезами на глазах… – Ты, наверное, грубо предложил ей деньги, – укоризненно сказал я. – Вот она тебя и выгнала. А ты сделай как-нибудь деликатнее… – Ну? Как же? – Выдай ей вексель на круглую сумму и объясни, что все мы, мол, под Богом ходим, что мало ли что может случиться и что, если ты умрешь, для тебя будет невыносимой мысль, что любимый человек бедствует. Сколько ты ей, дурья голова, предложил? — 66 —
|