|
Нет, Миша не понял. На совести Мишиного папы тысячи пудов преступлении. Но это его преступление – гибель Мишиной души – неуследимое, неуловимое, как пушинка, – и, однако, оно в моих глазах столь же подлое, отвратительное, как и прочие его убийства. Перед лицом смерти*(Кусочек материала к истории русской революции)Сколь различна психология и быт русского и французского человека. Французская революция оставила нам такой примечательный факт: Добрые, революционно настроенные парижане поймали как-то на улице аббата Мори. Понятно, сейчас же сделали из веревки петлю и потащили аббата к фонарю. – Что это вы хотите делать, добрые граждане? – с весьма понятным любопытством осведомился Мори. – Вздернем тебя вместо фонаря на фонарный столб. – Что ж вы думаете – вам от этого светлее станет? – саркастически спросил остроумный аббат. Толпа, окружавшая аббата, состояла из чистокровных французов, да еще парижан к тому же. Ответ аббата привел всех в такой буйный восторг, что тут же единогласно ему было вотировано сохранение жизни. Это французское. А вот русское: В харьковской чрезвычайке, где неистовствовал «товарищ» Саенко этот рассказан автору одним, вполне заслуживающим доверия, харьковцем. – А. А., - расстрелы производились каждый день. Делом этим большею частью занимался сам Саенко… Накокаинившись и пропьянствовав целый день, он к вечеру являлся в помещение, где содержались арестованные, со списком в руках и, став посередине, вызывал назначенных на сегодня к расстрелу. И все, чьи фамилии он называл, покорно вздыхая, вставали с ящиков, служивших им нарами, и отходили в сторону. Понятно, что никто не молил, не просил, все прекрасно знали, что легче тронуть заштукатуренный камень капитальной стены, чем сердце Саенки. И вот однажды, за два дня до прихода в Харьков добровольцев, явился, по обыкновению, Саенко со своим списком за очередными жертвами. – Акименко! – Здесь. – Отходи в сторону. – Васюков! – Тут. – Отходи. – Позвольте мне сказать… – Ну, вот еще чудак… Разговаривает. Что за народ, ей-Богу. Возиться мне с тобой еще. Сказано отходи – и отходи. Стань в сторонку. Кормовой! – Здесь. – Отходи. Молчанов! – Да здесь я. – Вижу я. Отойди. Никольский! Молчание. – Никольский!! Молчание. Помолчали все: и ставшие к стенке, и сидящие на нарах, и сам Саенко. А Никольский в это время, сидя как раз напротив Саенко, занимался тем, что, положив одну разутую ногу в опорке на другую, тщательно вертел в пальцах папиросу-самокрутку. — 247 —
|