|
Я не знаю, какие праздничные обычаи в доме Троцких – русские или еврейские, – но, если даже еврейские, – еврейская пасха имеет целый ряд обольстительно-приятных для детского глаза подробностей. Увы, я думаю, что Миша Троцкий – живет без всяких традиций – чем так крепко детство, – без русских и без еврейских. Я думаю, папа его совсем запутался в интернационале – до русских ли тут, до еврейских ли обычаев, – когда целые дни приходится толковать с создателями новой России – с латышами, китайцами, немцами, башкирами, – это тебе не красное яичко, не розан в центре высокого, обаятельно пахнущего сдобой кулича. Что Миша читает? Совершенно не могу себе этого представить. Мальчик без Майн Рида – это цветок без запаха. А Миша Майн Рида не читает. Может быть, когда-нибудь ему и попались случайно в руки «Тропинка войны» или «Охотники за черепами», и, может быть, на некоторое время околдовало Мишу приволье и красота ароматных американских степей. Может быть, чудесной музыкой заиграли в его ушах такие заманчивые своей звучностью и поэзией слова: «Сьерра-Невада, Эль-Пасо, Дель-Норте!..» Но прочтя эту книжку, принялся бродить притихший зачарованный Миша по огромным пустым комнатам папиного дворца, забрался в папин кабинет и, свернувшись незаметно клубочком на дальнем диване, услышал от представляющихся папе коммунистов и латышей совсем другие слова, почуял совсем другие образы: – С тех пор, как, – серым однотонным голосом бубнит коммунист, – с тех пор, как мы ввели уезземелькомы – они стали в резкую оппозицию губпродкомам. Комбеды приняли их сторону, но уездревкомы приняли свои меры… Потом подходит к столу латыш. – Ну что, Лацис? Всех допросили… – Двадцать восемь человек. Из них девятнадцать уже расстрелял, остальных после передопроса. Лежит Миша, притихнув на диване, и меркнут в мозгу его образы, созданные капитаном Майн Ридом. Какая там героическая борьба индейцев с белыми, вождя Дакоты с охотниками Рюбе и Гареем, какое там оскальпирование, когда вот стоит человек и, рассеянно вертя в руках пресс-папье, говорит, что он сегодня убил 19 живых людей. А на красивые, звучные слова – «Эль-Пасо, Дель-Норте, Сьерра-Невада, Кордильеры» – наваливаются другие слова – тяжелые, дикие, похожие на тарабарский язык свирепых сиуксов: Губпродком, Центробалт, Уезземельком, Поднимается с дивана Миша и, как испуганный мышонок, старается проскользнуть незаметно в детскую. Но папа замечает его. – А, М-иша! Что ж ты не здороваешься с дядей Лацисом. Дай дяде ручку. — 245 —
|