|
– Это я-то полудевица? Да я тебя за такие слова… – Тише! – Тише! – заорал с галереи чей-то тяжелый бас. – Пррошу соблюдать тишину! Что за крррики?!! Поднялся невообразимый шум. Горячие споры возгорелись в разных углах театра. Всякий, дрожа от негодования, упрекал соседа в неумении держать себя, а сосед выражал пожелание, чтобы у обвинителя за такие слова отсох язык не позже завтрашнего дня. Актер, игравший Осипа, сначала растерялся, потом разозлился, потом подошел к рампе и скорбно сказал: – Господа! Мне первый раз приходится играть перед дикарями, которые… – Что он сказал?! Вон его! Долой! – Давайте занавес! – Авторрра!! – Деньги обратно!! – Улю-лю!!.. Тихо опустился занавес… У кассы толпилась публика и настойчиво требовала возврата денег за билеты… * * *Бледный, с трясущимися губами, режиссер подбежал к Хлестакову, который нервно шагал по сцене, и спросил его: – С чего это они взбесились? – А черт их знает! – растерянно развел руками Хлестаков. – Я пойду переодеваться… И одним движением руки он сдернул с головы парик… И тоненькая полоска собственных волос слилась с остальной головой, – она выглядела так невинно, будто во всем происшедшем была совершенно ни при чем… * * *Скромный автор будет вполне удовлетворен, если рассказанная им история произведет на актеров должное впечатление: если, прочтя ее, они перестанут опаздывать в театр, надевать парики задом наперед и вообще начнут вести добродетельную жизнь, неся высоко святое знамя искусства, то автор большего бы и не хотел… С корнемI– Удивительная женщина! – прошептал Туркин. – Я ее иногда даже боюсь. – Почему боишься? – Бог ее знает почему. В ней есть что-то нездешнее. – Где она? – Вон, видишь… На диване комочек. В ней есть что-то грешное, экзотическое – это стручковый перец, но формы какой-то странной… необычной. – Нездешней? – спросил Потылицын. – Нездешней. Пойдем, я вас познакомлю. Она тобой интересовалась. Спрашивала. Туркин схватил Потылицына под руку и, лавируя между группами гостей, подтащил его к пестрому комочку, свернувшемуся в углу дивана. Комочек звякнул, развернулся, и рука, закованная в полсотни колец и десяток браслетов, поднялась, как змея, из целой тучи шелка и кружев. – Айя! – сказал Туркин. – Я привел тебе моего друга, Потылицына. Ты, Потылицын, не удивляйся, что мы с Айей на «ты» – она всех просит называть ее так. Айя стоит за простоту. — 331 —
|