|
Ветер свистал в ушах, фуражку рвало с головы, но это происходило не со мной, а где-то далеко-далеко. Перед глазами развёртывалась великолепная панорама. Вот внизу, под ногами, какая-то деревушка. Церковь кажется серебряным напёрстком, а люди – жалкими, мизерными клопами. Мы пролетаем над рекой… Что это, какие-то щепочки? Нет, это лодки. А на них что – лоскутки бумаги? Да ведь это же паруса! Пилот кричит: – Пятьсот метров, шестьсот, семьсот! В ушах шум, дышать затруднительно, я прошу спуститься. Несколько минут молчания, сильный толчок, больно отразившийся в голове, – и мы снова на земле, среди восторженно приветствовавших нас друзей… И кажется, будто это был сон! будто греза о невозможном, несбыточном. Но нет – это не сон! Щека болит от удара крылом налетевшей птицы, и мокрое от дождя платье липнет к телу. А сердце неумолчно стучит: «Свершилось – воздух завоеван». VIСтатья Попляшихина появилась в газете 12-го числа. А 13-го в другой газете, конкурирующей с попляшихинской, появилось подробное описание всех стадий полёта Попляшихина, иллюстрированное фотографическими снимками. На снимках ясно было видно – какой дождь мочил Попляшихина, какая птица задела его крылом и какой ветер сорвал с него фуражку. Все боялись, что Попляшихин повесится. Но он только запил. Мой сосед по кроватиГостей на этой даче было так много, что я не всех знал даже по фамилиям. В 2 часа ночи вся эта усталая, нашумевшая за день компания стала поговаривать об отдыхе. Выяснилось, что ночевать остаются восемь человек – в четырех свободных комнатах. Хозяйка дома подвела ко мне маленького приземистого человечка из числа остающихся и сказала: – А вот с вами в одной комнате ляжет Максим Семеныч. Конечно, я предпочел бы иметь отдельную комнату, но по осмотре маленького незнакомца решил, что если уж выбирать из нескольких зол, то выбирать меньшее. – Пожалуйста! – Вы ничего не будете иметь против? – робко осведомился Максим Семеныч. – Помилуйте… Почему же? – Да видите ли… Потому что компаньон-то я тяжелый… – А что такое? – Человек я пожилой, неразговорчивый, мрачный, все больше в молчанку играю, а вы паренек молодой, небось душу перед сном не прочь отвести, поболтать об этом да об том? – Наоборот. Я с удовольствием помолчу. Я сам не из особенно болтливых. – А коли так, так и так! – облегченно воскликнул Максим Семеныч. – Одно к одному, значит. Хе-хе-хе… Когда мы пришли в свою комнату и стали раздеваться, он сказал: — 320 —
|