|
– Тут так хорошо… Здесь можно слушать Бога. – Почему? Он устало покачал головой. – Боже мой! Но ведь мы теперь лицом к лицу с Неведомым… Неведомый притаился всюду – его шум слышится в прибое соленой волны, в шелесте могучих сосен, и Он глядит на меня из ваших глаз. Положите мне руку на голову. Я устал. – Может быть, вы хотите положить свою голову ко мне на колени? – благодушно спросила дачница. Маргаритов опасливо взглянул на нее, подивился немного и нерешительно положил голову ей на колени. – Баю-баюшки, – сказала дачница. – Не спеть ли вам колыбельную песенку? Маргаритов поднял голову. – Откуда вы… знаете? – Что? – Ничего, ничего… – Нет, что я знаю? – Вот то, что я… хотел, чтобы вы мне спели колыбельную песенку? – Догадалась, – рассмеялась дачница. – Сердце сердцу весть подает. Вы звездочек не видите? Вон две наших звездочки мерцают. Дальше как? Космос, что ли? Постойте, куда же вы? Вы еще не сказали на счет двух жалких пылинок среди миллиарда. Это очень хороший трюк; женщина, узнав, что вы с ней две такие пустяковые пылинки среди миллиардов – подумает: «Эх, изменю-ка я мужу. Все равно крошечная измена растворится среди огромного космоса!» Ах, Маргаритов, Маргаритов! Ведь, вы писатель. Ну, как же вам не стыдно, а? – Послушайте… Скажите мне правду, – убитым тоном спросил Маргаритов. – Это Пампухов… разболтал? – Ну, конечно же! Он уже два дня ходит всюду и проповедует: «Женщины, скоро приедет Маргаритов – остерегайтесь его. Он будет стоять с вами перед лицом природы, потом положит вашу руку к себе на голову, потом эту голову положит к вам на колени, потом будет жалоба на усталость, просьба колыбельной песни и разговор о звездах, о космосе. Потом…» – Довольно! – с горечью сказал Маргаритов. – Прощайте. Вы злы и жестоки. – До свиданья. Всего хорошего. Кланяйтесь Пампухову. Усталый, разбитый возвращался бедный Маргаритов к себе на дачу. Он брел, натыкаясь на стволы сосен и спотыкаясь о корни. Он был печален, рассеян и зол. Но как он ни был рассеян – звук двух голосов, доносившихся со стороны лужайки, где лежало старое сваленное бурей дерево – остановил его. Разговаривали мужчина и женщина. Маргаритов прислушался и проворчал: – Ну, конечно, этот проклятый Пампухов разговаривает! Чтоб ему язык проглотить. Вопреки этому желанию, Пампухов действовал языком легко и свободно. – Я в этом отношении рассуждаю, как дикарь! Захотелось мне вас поцеловать – я хватаю вас и целую. Это мое право. Захотелось вам ударить меня за это хлыстом или выстрелить из пистолета – бейте, стреляйте. Это уже ваше право. — 147 —
|