|
– Ну, что вы! – А ей Богу. Наверное, уже успел признаться вам в любви… – Почему вы думаете? – Таков его характер. У него есть и система своя. Да вот, например: говорил он вам, что он дикарь и делает, что хочет, и что женщина может поступать тоже, как хочет: или ответить на поцелуй, или ударить ножом. – Нет, не ножом, а хлыстом или револьвером. – Ну, все равно. Он оглядел дачницу и спросил небрежно-деловым тоном: – Голову разбивал? – Что-о? – Голову. У него такая система: после дикаря биться головой обо что-нибудь. Дачница вскочила. – Послушайте! Неужели, он притворялся? А я-то, глупая… – Да он ловко это проделывает. – Но, ведь, он не шутя бился головой. У него было тут красное пятно… – Сударыня! Это делается очень просто: он ловко хлопает ладонью о-дерево, а потом уже головой бьется о-руку. Получается сильный звук, а не больно. – А красное пятно?! – Вы обращали когда-нибудь внимание на отворот его пиджака? Нет? Обратите. У него на всякий случай за отворотом нашит кусок коленкора с намазанной на него красной гримировальной краской. Ударившись головой о-руку, этот продувной парень хватается за отворот и, намазав палец краской, переносит ее на лицо. Поняли? – Боже, какая гадость… – Да уж… Хорошего мало. Воротничок рвал? – Рвал… – С галстуком? – Д…да… – У него две дюжины старых воротничков с собой из города привезены. Для подобных случаев. Как только воротничок у него забахромится – сейчас же откладывает: «Э, говорит, это мне для свиданья еще пригодится». А галстуки у него специально так сделаны, что не рвутся, а просто сзади расстегиваются. – О, Боже, Боже!.. Какие мы, женщины, дуры. – Ну, почему же уж и дуры?! Просто вы так благородны, что не замечаете этих ухищрений. Палку ломал? – Ломал. Маргаритов задумчиво покачал головой. – Новый прием. Перед отъездом он у разносчика купил десяток палок за пять рублей. «На-что тебе, – спрашиваю я, – эта дрянь?» Смеется. «В лом, говорит, покупаю для некоторых случаев». – Но, объясните мне, – зачем же он так поступает? – Зачем? Потому что он на любовь смотрит, как фабрикант на свое производство. Если бы у него был один роман, а то, ведь, он завязывает сразу десять. А для такого обширного производства требуется уже штамп. Раньше какой-нибудь Бенвенутто Челлини трудился над одним бокалом или ларчиком целый год, и это было подлинное художественное произведение; а теперь на берлинских фабриках делают эти вещи по тысяч в день. Ясно, что все они делаются одним и тем же способом, штампуются на один фасон. Так и ваш Пампухов. Зная, вообще, его прием, его фабричную марку, я всегда могу по ней предсказать весь процесс его оптовой работы. — 149 —
|