|
А что касается женщин… Мое искреннее мнение, что они любят нас и без чудес. Наоборот, на всякое чудо, подвиг – они смотрят совершенно иными глазами, чем мы. Попробуйте достать любимой женщине, по ее желанию, несколько звезд с неба – она еще на вас же и напустится за это: она не знала, скажет она, что звезды вблизи такие огромные, безобразные и занимают места так много, что из-за них в комнате негде повернуться: «Удружил тоже! Нечего сказать… Заставь Вас Богу молиться, вы и лоб разобьете!..» Во имя чего-же, во имя какого великого стимула совершил я то чудо, о котором хочу рассказать? Да во имя лени! Иногда по ночам невыносимая жажда терзает меня, но я не утоляю ее, потому что для этого нужно сбросить одеяло и подойти к стоящему на подоконнике графину с водой. Самое ненасытное честолюбие можно было бы удовлетворить, начав работать, как следует – я не желаю этого. Я лишался любви самых красивых милых женщин только потому, что не отвечал на письма, или валялся по целым вечерам на диван, вместо того, чтобы плестись на свидание. Вот что такое моя лень. Ненасытная, она поглощает все – голод, женщин, карьеру. Директор правления, уполномоченный вести дела нашего общества – Мигасов – наводил на меня холодный, тупой, длительный ужас. Дела, которые поручались мне, плелись сзади всех, как старые искалеченные лошади, и я оттягивал всякую пустяковую работу до самого последнего момента. Нельзя сказать, чтобы я наслаждался покоем в первые, сравнительно безопасные, моменты украденного времени. Все время передо мной стоял грозным видением будущий директорский выговор, но я тянул час за часом, бродил тоскующим взглядом по потолку, читал столбцы старой газеты, в которую были обернуты корешки порученных мне громадных бухгалтерских книг, высчитывал, сколько букв в слове «двадцативосьмимиллиметровый» и, вообще, развлекался как мог, вместо самого простого – исполнения порученной мне работы. И все время тупая тоска сжимала мое сердце, тоска ожидания, что вот-вот грянет условный звонок из директорского кабинета, звонок, от которого сердце мое медленно переворачивалось и ползло вниз в холодное море предстоящего ужаса – и я должен буду с бьющимся взглядом предстать пред спокойные стальные глаза грозного директора. – Готово? – Что, Арсений Михайлович? – То, что я просил. – Н… не совсем. Я половину только сделал. – Да? Очень жаль. Ну, Что ж делать. Дайте ту половину, которую вы сделали. – Первую? – Да. – Я первой еще не сделал. Занялся было, второй… — 129 —
|