|
2. Исчезновение продолжения записок императрицы Елизаветы Алексеевны после 11 ноября. Записки эти, несомненно, были писаны также задним числом, на что указывает хотя бы такая фраза, как «он посмотрел с тем самым видом, который я наблюдала позже в ужасные минуты». 3. Заведомо подложная подпись доктора Тарасова под протоколом вскрытия тела, потому что нельзя же в самом деле допустить, что Тарасов лгал в своих воспоминаниях, утверждая, что он протокола не подписывал. 4. Странное и тревожное настроение и не менее странные поступки императрицы Марии Федоровны, императора Николая I и князя Волконского с Вилламовым, скороспелый и несомненно задним числом написанный «официальный дневник» князя; запрещение Николая I открыть гроб для народа в Казанском соборе; неуместные повторные восклицания Марии Федоровны в Царском Селе: «Это же мой любимый сын, мой дорогой Александр!». Почему бы матери при виде тела собственного сына понадобилось повторять такие слова, производящие впечатление: «Да право же, это он!» 5. Немедленно после смерти распространившиеся слухи, что «везут чужое тело». Ведь почему-то такие слухи возникли! А ведь этот слух необычный. Кончина монарха часто порождает всякие пересуды и всевозможные комментарии, но только таганрогская драма породила такой слух. И слух этот, очевидно, показался народу настолько правдивым, что хотели насильно вскрыть гроб, а властям — настолько опасным, что в московском Кремле по вечерам у ворот ставили пушки, а ночью по городу ходили патрули. 6. Протокол вскрытия тела. Врачи, давшие ответы на просьбу В. Барятинского, были известны на всю Россию, а некоторые и за границей. Редкое единодушие, с которым они отрицают возможность смерти от брюшного тифа или малярии, несомненно убеждает, что в Таганроге было вскрыто тело не Александра… 7. Поведение самого императора, начиная с отъезда из Петербурга, его отдельные фразы и намеки. Вспомним хотя бы некоторые из них: «Я скоро переселюсь в Крым и буду жить частным человеком. Я отслужил 25 лет, и солдату в этот срок дают отставку». 14 ноября, отказавшись от лекарств, Александр сказал лейб-медику Виллие: «Надеюсь, вы не сердитесь на меня за это. У меня — мои причины». В тот же день он просил духовника: «Прошу исповедать меня не как императора, а как простого мирянина». Удивляет еще одно обстоятельство. После беседы с духовником, а беседовал он еще когда «болезнь» не предвещала ничего трагического, — он за все последующие четыре дня ни разу не выразил желание видеть священника и при «кончине его» священник также не присутствовал. Это совершенно не похоже на Александра, который, если бы он действительно умирал, конечно, потребовал бы к себе духовное лицо. Да и близкие к нему люди, то есть императрица и князь Волконский, несомненно, послали бы за священником — хотя бы для того, чтобы прочитать отходную молитву. — 128 —
|