|
- Хочешь, узнаем? – Асинкриту вдруг стала весело. - А как это? – простодушно удивился Сергей. Сидорин встал, потянулся так, что хрустнули суставы. Затем встал прямо, высоко запрокинул голову, будто допивая последний глоток влаги – и завыл. По-волчьи. Сергей испугался, испугался по-настоящему. Но Сидорин умолк – так же неожиданно, но не расслабился, нет, а стал вертеть головой. Так старый филин крутит головой, стараясь не пропустить малейшего шума в ночном лесу. Секунда, другая... И вдруг с севера, с глазовских болот донесся ответный вой. Вой этот словно передавался эхом. Сергей почувствовал, как кепка на его голове приподнялась. А с противоположной стороны, где Кадка сливается с Корожечной еще один – еле слышимый ответ. Сидорин сел на место. - Есть волки, - удовлетворенно сказал он. - На севере трое. Волчица и два переярка. Видно, матерого завалили. И на юго-западе – одиночка. Похоже, старик. Да, не сладко ему. - Почему? – спросил Сергей ошалело. - Кому старость в радость? Зубы сточились, клыки в капканах потерял, придется собаками промышлять. А может, уже промышляет. Вы местных расспросите. - Странный вы все-таки человек, Асинкрит Васильевич, - только и мог ответить основатель музея кацкого народа. - Не без этого, - улыбнулся Сидорин. Удивительно, но эта бессонная ночь словно зарядила его энергией. А разговоры о Смерти... нет, они не будоражили его. Скорее, выбивали из сердца, словно клином, какой-то заповедный, древний, прячущийся в сердце, страх. И потому Асинкрит спросил, не мог не спросить: - Сергей, даю слово, последний вопрос. Впрочем, если не хочешь, можешь не отвечать... Говорят, Смерть не выбирают. Если бы у тебя была такая возможность – выбрал бы? Сергей не отвел взгляд. - Да, хочу умереть не в больнице, не в дороге и не в интернате для престарелых – хочу умереть дома. Хочу обойти напоследок разные места, повидать знакомых, каждому дать что-то на память, сказать какие-нибудь слова. А потом прийти домой, поставить в переднем углу лавки, постелить полотенца, лечь и сказать, как предки мои говорили, как, наверное, еще прапрапрапрадедушка Алексей говорил: «Устал я что-то. И жить-то не хотца. Умирать вот надумал». Теперь у Асинкрита побежали мурашки по спине. Перед ним сидел не любезный экскурсовод, не приветливый и немного чудаковатый хозяин этнографического музея, а словно убеленный сединами ветхий человек, у которого вместо крови текла по телу вода Кадки, а вместо лимфы – струйки голубых дождей, столетиями поливавших эту древнюю землю. Сергей говорил, а за ним, как тени, вставали и становились стеной его предки-кацкари, безвестные русские люди – Яша Бангеной, Ваня Ломаной, Нюша Долгая... — 82 —
|