|
Но вместо кабинета следователя ее отвели в ту самую комнату, откуда начался ее путь в ад. Толстиковой вернули вещи, выдали какую-то бумагу – и вывели на улицу. Ворота за ней захлопнулись... Лиза в растерянности стояла на запорошенной листвой тихой улице, носившей имя борца за Советскую власть в губернии Губермана, этой же властью потом, в 1937 году и расстрелянного. Все произошло слишком быстро и неожиданно, чтобы Толстикова поняла до конца, что случилось. И вдруг Лиза заметила одинокого человека, сидевшего на скамье в маленьком скверике напротив здания изолятора. Сердце молодой женщины забилось сильнее - она все поняла. Человек сосредоточенно чертил что-то палочкой на земле, сгоняя, как надоедливых мух, листья, летевшие ему под ноги. - Сукин сын! Сидорин! Сукин сын! – и Лиза, что есть сил, рванула навстречу ему. Асинкрит, а это был он, отбросил палочку и, видимо, хотел тоже побежать навстречу Лизе, но не успел: она, не замедляя скорости и не прекращая кричать: «сукин сын» и «где ты был», со всего маха влетела ему в грудь, словно пытаясь спрятаться от всего, всего, всего – наветов, клеветы, изолятора, следователей, надзирательницы, сокамерницы. От плача плечи женщины заходили ходуном. - Сукин... где ты был... я так... ждала. Ты... ты даже не думал... Сидорин растерянно и нежно гладил ее по спине, волосам, искал слова – и не находил. Тех самых-самых. И он стал читать стихи. Впрочем, читать – не совсем верное и уместное здесь слово, поскольку Асинкрит одновременно и утешал Лизу и признавался ей в любви. Признавался в любви в первый раз в жизни – в смысле, не лукавя, не играя. Редкие прохожие удивленно оглядывались на эту странную пару – рыдавшую женщину и мужчину, который, глядя куда-то вдаль и продолжая гладить свою спутницу по спине и волосам, скорее говорил ей, нежели декламировал: Любимая, молю влюбленный: Переходите на зеленый, На красный стойте в стороне; Скафандр наденьте на Луне, А в сорок первом, Бога ради, Не оставайтесь в Ленинграде... Вот все, что в мире нужно мне. - Это... правда? – подняла голову Лиза, продолжая шмыгать носом. - Конечно. - Господи, какая все-таки странная эта штука – жизнь. - Абсолютно с тобой согласен. - Час назад я была самым несчастным существом на свете, а сейчас. Повтори, пожалуйста. - Стихотворение? - Нет, первое слово из него. - Любимая... Лиза отпрянула от Сидорина, и тот увидел, как в ее мокрых глазах сверкнули огоньки-чертики. Асинкрит подумал с радостью: «Врете, гады, вам ее не сломать!» - Слушай, нехороший человек. — 201 —
|