Итак, для бодхисаттв мы все находимся на одном уровне, потому что умеем только копить и не умеем создавать ничего необходимого для будущих жизней. Когда же вы, бросив свои мирские дела, уйдёте в затворничество с мотивацией создать причины для счастья в будущих жизнях, другие люди назовут вас глупыми. Но бодхисаттвы скажут: «О, наконец-то среди них появился один мудрый человек!» То есть в тот момент, когда мирские люди начинают называть вас дураком, вы, может быть, как раз становитесь по-настоящему умным. Сокращение количества мирских дел Четвёртое благоприятное условие означает прерывание всех связей с внешним миром и прекращение всей деятельности. Если вы действительно хотите развить шаматху в результате интенсивной практики, то должны пресечь все свои связи с внешним миром. У вас не должно быть ни телевизора, ни телефона. А если хотите посмотреть телевизор — смотрите телевизор своего ума. Если вы хотите с кем-то поговорить, поговорите со своим умом и скажите ему: «Ты не должен делать это, ты не должен делать то». А других дел у вас быть не должно. Все ваши мирские дела сведите к приготовлению пищи, её употреблению и хождению в туалет, всё остальное время посвятите развитию шаматхи. Ну, может быть, иногда можно умыться или помыться. Но не надо мыться всё время. Наше тело пачкается так быстро, что мыть его лишний раз совершенно бессмысленно. Когда я был в затворничестве в горах, то мылся, может быть, раз в месяц, не больше. Странное дело, когда в уме нет негативных мыслей, тело не пачкается и от него не исходит плохого запаха. Поэтому когда вы не моетесь, это совершенно не приносит вам никакого дискомфорта. Хоть это и странно, но это так: моё тело осталось тем же самым, но с тех пор как я вернулся домой, стоит мне не помыться два дня, как я уже чувствую запах. Пресеките практически все мирские дела и думайте только о шаматхе, занимайтесь только ею. Мой Учитель сказал мне: «Когда ты стремишься развить шаматху, то всё, что ты делаешь: идёшь ли, ешь, спишь — все эти твои занятия должны быть связаны с практикой шаматхи». Я размышлял: «Как же это так?! Как мой ум может быть неразлучен с шаматхой, когда я ем?» Ещё мой Учитель сказал: «Если ты, не прекращая практику шаматхи, во время строгого затворничества сможешь есть, спать, двигаться, то достигнешь шаматхи очень быстро». И я думал: «Как это возможно?» Но в последний раз, находясь в Индии, я понял, как. В то время, когда я медитировал в горах, один из моих друзей строил там домик для медитации, маленькую хижину для затворничества. И он был так поглощён этим строительством, что каждый раз, когда мы с ним встречались и разговаривали, он говорил только о доме и ни о чём больше: «Окна будут там, двери там». Я думал: «Да что с ним случилось? Почему он думает только об этой своей хижине? » Когда мы вместе ели, я пытался с ним поговорить, но услышал лишь: «А вот дверь у меня будет такая, а окно вот такое». Когда мы поели, я сказал: «Давай отдохнём!» Я знал, что он очень хорошо разбирается в философии, и задал ему вопрос о пустоте. Он задумался. Я решил, что он обдумывает мой вопрос, но он ответил: «Нет, геше Тинлей, дверь всё-таки должна быть справа!» И в итоге я понял: если бы человек развивал шаматху именно таким образом, то развил бы её очень быстро. Я сообразил, что именно об этом говорил мой Учитель. Когда он ел, то говорил и думал только о своём доме. Когда я задал ему вопрос о пустоте, он ответил про свой дом. — 164 —
|