Ребенок и знак

Символизм в игре позволяет ребенку действовать в воображае­мой ситуации. В игре дети обязательно создают, ограничивают и называют игровое пространство: начинают игру с определения — «здесь наш дом», «здесь больница», «это ракета», «тут вход» и т. д. Чем больше развита игра, тем больше само игровое пространство ограничивается и замещается все более условными средствами.

124

Так, шестилетние дети удовлетворяются меловой чертой, отграни­чивающей «дом» от «улицы», изображением красного креста, чтобы «получилась» поликлиника, а то и просто речевым ограничением. Еще одним проявлением детского игрового символизма следует считать то, что игровая событийность разворачивается не в одном, а в нескольких планах, воспроизводится ряд ситуаций в пределах одного и того же игрового пространства с одними и теми же игровыми предметами. Переход из одной игровой ситуации в дру­гую происходит путем речевого переименования или сменой сим­волического маркирования. Так, в коллективной монографии «Проблемы дошкольной игры» (213) приводится иллюстрация к этому тезису: дети играют в войну. "Я из дома ушел, теперь я на фронте«,— говорит пятилетний ребенок, на три шага перемещаясь из пространства, обозначенного как дом. «Фронт» вообще никак не обозначен предметно, только словом и действиями сражения, которое там развертывается.

Развитие игрового символизма касается, как мы уже упоми­нали, и принятия правил и ролей ребенком в игре. На ранних этапах развития игры роль воспроизводится как серия предметных действий, характерных для какого-либо персонажа, но не назы­вается. Если спросить ребенка, во что он играет, типичным ответом будет: «Кормлю куколку», «лечу медвежонка» и т. п. Не будучи названной, роль имплицитно содержится в производимых действиях. Чем более развита игра, тем сильнее принятие на себя роли свя­зано лишь с ее называнием и соблюдением правил ее исполнения. Общая линия принятия на себя роли может быть описана так:

сначала оно связано с предметно-атрибутивными и вербальными маркировками одновременно, причем пусковым является именно предметное маркирование. Поэтому, например, наличие шприца провоцирует ребенка на принятие (или утверждение себя) роли врача, и ребенок-владелец шприца может претендовать на главную роль в игре в больницу («у меня шприц, значит я и врач, а у тебя нету, ты больной»). Дети трех—шести лет вообще с трудом при­нимают роль без хоть какого-нибудь предметного’ маркирования, поэтому в их играх не встречаются роли, не поддающиеся такому маркированию. В литературе неоднократно встречается следующий пример: зная предметный антураж медсестры детского сада, дети легко берутся исполнять роль медсестры в игре, а вот роль воспи­тателя принималась дошкольниками с трудом из-за отсутствия постоянных предметов-маркеров этой роли. Но стоило только от-фиксировать действия воспитателя бубном, которым он пользу­ется, проводя утреннюю зарядку, и дошкольники младших групп легко соглашались поиграть в воспитателя.