|
Когда ученые сравнивают психику человека и животного, они приходят к выводу: человек в некотором роде аномальное существо. С первого взгляда видно — в нем нарушен какой-то баланс. Трудно представить себе природную особь, которая испытывала бы блаженство от того, что ее терзают, мучают. Конечно, можно полагать, что в природном мире есть нечто близкое «человеческому» поведению. Как тут не вспомнить бессмертного Н.А. Некрасова (1821— 1877/78): Люди холопского звания Сущие псы иногда: Чем им сильней наказания, Тем им милей господа. Однако такого рода чувства обычны для определенного числа людей. Особенно это очевидно, когда видишь толпы демонстрантов с портретами жестоких тиранов былых времен. Маленькая трагедия Д.С. Пушкина «Скупой рыцарь» завершается горьким возгласом: «Ужасный век, ужасные сердца!» И в самом деле есть от чего содрогнуться. Сын поднимает руку на отца. Угодничество заглядывает в чужие очи, вычитывая в них безжалостную волю. Люди готовы служить богатству, как «алжирский раб, как пес цепной». Страшное, не ведающее милосердия корыстолюбие. Сердце, обросшее мхом. Распад человеческого достоинства. Какой век оказался ужасным? Тот средневековый, с турниром? Или последующий, вписавший в историю жуткие страницы первоначального капиталистического накопления? А истребление целых народов — негров, индейцев, арабов, сопутствующее колонизации? А может быть, «ужасные сердца» — это про прошлый век? Ведь это мы взметнули к небу грибовидное облако атомной бомбы. Мы довели исстрадавшуюся природу до кровоточащих ран. Это нам в глаза смотрит обнаженная женщина из документального фильма Михаила Ромма «Обыкновенный фашизм». Святая прошлого века, она прикрывает груди руками перед мигом казни. А может быть — это про нас? Про шахидок с «черным поясом», которые превращают летающие корабли в кровавое месиво тел и металла? Стало модным морализировать по поводу каждодневной свирепости нравов. Некая молодая женщина, проходя мимо питейного заведения, зашла опохмелиться. Затем она вышла, забыв на буфетной стойке урну с прахом своей матери. Другая особа, веселясь в компании, почувствовала родовые схватки. Она удалилась в соседнюю комнату, произвела на свет дитя, выбросила его в мусоропровод и вернулась к собутыльникам. Сын, обидевшись на мать, до смерти забил ее ногами. Выродки или обыкновенные персонификации человеческого зла? Мать, выносившая ребенка, его же и убивает. Какая тварь способна на такое? Нет ли здесь вывихов психики, упущений воспитания, грозных симптомов палачества? Первая мысль о противоестественности самого поступка. Однако разве достаточно здесь осудительного слова? Неужели тюремная кара устрашит, вразумит? Было бы легкомыслием видеть в приведенных фактах повод для причитаний, а само детоубийство оценивать как единичное отклонение от нормы. Мать надевает на младенца целлофановый пакет и терпеливо ждет, когда он задохнется. Разрушен инстинкт, на котором зиждется вся природа... Маргиналии жизни. Но ведь в самих фактах, о которых идет речь, прослеживаются и другие мотивы (несчастная любовь), социальные мотивы (нежелание воспитывать ребенка). — 70 —
|