Психология рекламы

А некрофильские персонификации? Волнуют ли они воображение зрителей? Несомненно. Но сначала о журналистке Кристин Чаббак. Она поступила на работу в филиал телевизионной компании Эй-Би-Си во Флориде. Ее обязанность состояла в том, чтобы готовить репортажи об уличных происшествиях — драках, перестрелках полицейских с бандитами, грабежах и изнасилованиях.

Директор телестанции постоянно требовал от репортеров кровавых подробностей, мотивируя это тем, что зрители в душе садисты и убийцы. И вот однажды разразилась незапланированная сенсация. Кристин прервала репортаж и обратилась к телезрителям: «В соот­ветствии с нашим пристрастием демонстрировать пролитую кровь в ее натуральном цвете вы сейчас увидите первоклассные кадры». Она приставила к виску кольт и спустила курок. Кровавые сцены на экране не новость. Но речь-то идет не просто о чудачествах ис­терички, о трудно преодолимом влечения к смерти, которое, как полагает Фромм, постоянно искушает человека. Мотивы самоубий­ства тоже важны. Стало быть, можно говорить о специфической ситуации, когда потребность в эффектном зрелище дороже самой жизни.

Некрофильская персонификация обладает не меньшим воздей­ствием на сознание людей, нежели иная, скажем, биофильская. Нужны доказательства? Вспомним-ка «Страдания молодого Вертера». Сколько молодых людей свели счеты с жизнью по рецепту юного романтика... А в наши дни? Ну хотя бы апокалипсические пророчества. «Существует апокалипсическая культура», — писал Томас Манн в романе «Доктор Фаустус». Если это было вчера, то тем более очевидно сегодня.

Нередко рекламные ленты рисуют картины универсальной ката­строфы. Выжженная земля. Внезапно прерванные жизни. Адовы муки. И вот что примечательно — после сцен жуткой расправы некрофилов пророки предвещают идиллию. Грешники будут унич­тожены, наступит миллениум — тысячелетнее царство. Но счастье немыслимо без воздаяния. Воскрешение и вкушение полных радо­стей невозможно без предварительного кровопускания.

Теоретики телевидения подсказывают: оказывается, можно лег­ко использовать внутреннее смятение человека, его скрытые трево­ги. Демоны, теснящиеся в бессознательном, могут быть выпущены. Надо только ощутить природу теснимых страхов и придать им же­лаемый облик. Почему же картины страшной мести не отпугивают зрителей, а, наоборот, согревают их сердца? К этому зрелищу, мы знаем сегодня, тянутся некрофилы...

На философском конгрессе в Монреале один канадский докладчик делал доклад о разумности человека. Ему задали вопрос «Чего больше в человеке — рационального или иррационального? Он ответил: «Пожалуй, «фифти-фифти», т.е. наполовину». Но это как раз и неверно. Человек по определению существо иррациональное. Многие миллионы лет человек пользовался только одним правым — полушарием, заведующим эмоциональной жизнью чело века. И лишь сравнительно недавно, возможно, всего несколько тысячелетий назад человек развил еще одно полушарие — левое. Иначе говоря, обрел сознание. Получается, что поведение человека в целом иррационально, но человек обладает парадоксальной способностью осознавать это и, может быть, корректировать.