|
А слезы, между прочим, все равно льются. Горе переполняет душу. Некогда брошенный сын оказывается за решеткой, так и не достав лекарства для умирающей матери. Муж терзается из-за того, что не может припомнить обстоятельства своей женитьбы. Желанная то и дело похожа на гнусную плутовку. Отец (уже другого семейства) незадолго до неотвратимой кончины обнаруживает, что был жестоко обманут и сын вовсе не его... Просыпается от ночных кошмаров Марианна. Лицо Максимилиано всегда выражает готовность совершить какую-нибудь подлость. Сиси едва не совершает злодейское смертоубийство. Мы плачем вместе с героями сериалов, завладевших экраном. Плачем, как они. И даже лучше их. Исстрадавшаяся грудь исторгает слезы, жадно алкая продолжения. Зачем нам богатые? Да еще в совершенно разных фильмах. Нельзя ли посмотреть что-нибудь о том, как крестьянки любить умеют? Или, наконец, про мафию. Хорошо бы и о том, что мешает техническому прогрессу Ростсельмаша в условиях роста цен на энергоносители. Нет, все-таки лучше про богатых. Пусть разные фильмы, объединить их нетрудно. Простенькая Мерседес из мексиканской серии «Никто, кроме тебя» без, труда скрепляет их под одной рубрикой. «Ты же знаешь, — говорит она, — какие богачи. Они все сдвинутые...» Но и мы, далекие от прожиточного минимума, тоже в некотором смысле... Пассажиры едва не подталкивают автобусы и электрички, чтобы успеть к вечернему бдению. Даже водопроводные краны едва не лопаются от неизрасходованной воды, пока зрелище чарует нас. Цыганки получают немыслимый гонорар за то, что пересказывают последние серии. Мы даже стали жертвами мистификации. Один далекий еще от смертного одра, как выяснилось, человек вызвал у нас спазмы сострадания: не хочет уходить из жизни, не прознав про то, чем все это кончится. Однако полистайте центральные газеты. Плачут, оказывается, далеко не все. Есть люди, которые откровенно насмешничают. Это профессиональные критики, специалисты по массовой культуре. Они просто издеваются над нашей наивностью. Неужели мы, глупцы, не осознаем поразительной примитивности происходящего? Отчего не видим сюжетной убогости, когда направляем начинающего вора прямо в отеческий дом? Неужели не замечаем элементарной нелепости, заприметив, как персонажи бесконечно меняются ролями в безумно талантливом диалоге: «Нам нужно поговорить». — «Не о чем нам с тобой разговаривать». Ведь даже служанка Сара, едва войдя в господский дом, называет Марианну обыкновенной идиоткой. Что же мы, воспитанные на Прусте и Борхесе? Изобличив наше духовное сиротство, критики устремляются к другим темам. Тем более не все еще ясно со Стейнбеком и Хиндемитом... Между тем феноменология массового зрелища заслуживает, как мне кажется, не только острословия. Послушайте, мы на пороге поразительных открытий, способных преобразить наше миропонимание. Надо только преодолеть интеллектуальное высокомерие. Речь идет, правда, не только об эстетике телевизионных зрелищ, а о самой антропологической тайне. — 121 —
|