|
Но, может быть, это только в среде журналистов и литераторов так дружно служат Бахусу? К несчастью, и все другие люди умственного труда больше, чем рядовые труженики, подвержены дурной склонности к винопитию. Близкое знакомство с академиком Угловым, совместная работа над созданием книг свели меня с миром медицинским, – и все больше с профессорами, академиками. Они так же дружно и без особых сомнений потребляли спиртное. Федор Григорьевич мне рассказывал, как он однажды разделил трапезу с товарищами по академии, – и за столом рядом сидел известный хирург академик Вишневский. Видя, как Углов уклоняется от рюмки, Вишневский сказал: «Ты, Федя, зря ее не жалуешь, бутылочку. Если бы ты пил, как все, давно был бы членом Большой академии и был бы отмечен многими лауреатскими медалями». Люди науки, искусства с легкостью, и даже каким-то бесшабашным шиком, соскальзывают к спиртным застольям и отравляют свой просвещенный и зачастую талантливый ум. Тут с давних времен, из аристократических салонов, из званых и незваных обедов, с балов и банкетов тянется традиция обильных трапез и спиртных возлияний. К тому же и времени свободного в этой среде больше, и вино доступнее. Так шло из глубины веков, складывалось исторически, – формировалась психология людей, более склонных к винопитию, чем это принято в среде простого народа. Впрочем, таким-то умным и я тогда не был; понимал, что на дне рюмки живут большие беды, но вот того, как теперь... Нет, конечно, таких глубоких и осознанных убеждений в необходимости абсолютной трезвости у меня не было. Тихонечко, культурненько попивал вместе с другими. Ну, а если уж случай выпал разделить трапезу с самим министром, – тут, казалось мне, и Бог велел. Боясь показаться ломакой, пил наравне со Свиридовым. И после первых же двух-трех рюмок коньяка с ужасом ощутил, что слабею. Голова кружилась, поташнивало, – видимо, сказывалась усталость, пустой желудок. Нервное напряжение, неловкость от близости высокого, малознакомого человека усугубляли состояние. Склонился над тарелкой, поспешно ел. Николай Васильевич выпил еще одну-две рюмки один и тоже расслабился. Речь его как бы сошла с тормозов, стала раскованной. – А мы земляки, – заговорил он, – я тоже пензяк – из Сердобского района, а вы из Бековского. Вы с одной стороны Хопра, мы с другой. Бывало, в детстве, заплывем далеко, а вы нам рукава на рубашках узлом завяжете. Мне кто-то так затягивал, зубами не разодрать. Может, и вы там были, на той стороне. – Нет, не был. Наша деревня далеко от Хопра. Мы не купались. А если бы я, так что ж, вы бы теперь по службе меня прижали? — 60 —
|