|
– Да пойдемте к Блинову, он тут живет рядом. Свиридов нехотя, но согласился. Видно, очень хотелось выпить. Позвонили. Дверь открыл Андрей Дмитриевич. – Иван!.. Проходите!.. Свиридов стоял у меня за спиной, Блинов его в первую минуту не разглядел. Но если и бросились в глаза знакомые черты, то, конечно же, и мысли не мог допустить, что к нему вот так просто мог пожаловать председатель комитета. В прихожей мы разделись, и тут Блинов узнал Свиридова, но еще не был уверен и, нагнувшись ко мне, хотел спросить, но я опередил: – Да, да, Андрей Дмитриевич. Не видишь, что ли? Николай Васильевич, своей собственной персоной. Блинов протянул руку. – Вот хорошо! Решили посмотреть, как живет ваш бедный подчиненный. Очень рад! Проходите, пожалуйста, сюда, – вот в эту комнату. – Да, да, бедный, – буркнул под нос Свиридов. – Очень бедный. В то время Блинов часто печатался, – в разных издательствах, одна за другой, выходили его книги. И это, видимо, служило поводом для реплики председателя: «...бедный, очень бедный». Блинов проводил нас в гостиную, а сам метнулся на кухню. На столе в миг появилась батарея бутылок – тут и египетский ром, и французский коньяк... И фирменная блиновская картошка дымилась, – тогда она была еще без нитратов. Мы сидели в небольшой гостиной, – в шкафах было много книг, светилась дорогим узорочьем редкая посуда. Выпили по рюмке, по второй. Некоторое время все молчали, – и Блинов, обычно шумный, скорый на острое задиристое словечко, не знал, о чем завести речь. Молчал и Свиридов. Деликатность и вообще-то характерное свойство русских людей, но тут она оттенялась еще и необычностью обстановки, разностью наших положений. Блинов хотя и был крупный писатель, и сам занимал важные посты в журналистике, в издательском мире, но у Свиридова было в нашем мире особое положение: в комитете его звали «бугор» – то есть высота, которую не обойдешь, не объедешь. А тут сам пожаловал, сидит рядом, – проси чего хочешь. И Блинов, видимо, соблазненный такой доступностью, но больше подогретый коньяком, подступился к делу: – Николай Васильевич!.. Нам бы картона на твердые обложки прибавить, качество набора улучшить, в тульской типографии неважно нас набирают... Я сижу с Блиновым рядом, дергаю его за штанину: «Дескать. о делах-то не надо бы...» Но Блинов тронул меня за плечо, – ты, мол, не беспокойся. Налил еще по рюмке коньяка, потом еще... И продолжал свои деловые просьбы. Свиридов слушал их внимательно, но ничего не говорил. Я досадовал на Андрея: такой умный, деликатный во всем человек, а тут наседает, как медведь. — 64 —
|