|
«О Владыко, мой Гуру, ты благословил меня жить аскетической жизнью, И мои радости и горести ведомы тебе! Вся сансара опутана нитями кармы. Кто прочно привязан к ней, Тот отбрасывает прочь жизнедательную нить Спасения. Накапливать зло – занятие человеческого рода, И кто делает так, должен испытать муки ада. Родственные привязанности подобны замку дьявола[184]. Строить его – значит испытывать жгучую боль. Накопление богатства – это накопление чужого имущества. То, что накапливаешь, становится достоянием врагов. Вино и чай, употребляемые для поднятия настроения, подобны соку аконита. Пить их – значит утопить жизнедательную нить Спасения[185]. Цена, заплаченная теткой за мое поле, состоит из продуктов, из жадности приобретенных. Тот, кто будет их есть, родится среди голодных духов[186]. Совет, данный моей теткой, продиктован гневом и мстительностью. Его произнесение вносит в жизнь людей сумятицу и раздор. Всем моим имуществом – полем и домом Владей, тетя, и будь счастлива этим. Моей искренней преданностью религии я смываю последствия ссоры. И моим усердным служением я угождаю богам. Состраданием я подчиняю демонов, Все грехи я развеиваю по ветру И горе – обращаю мой взор. О Милосердный, Ты Неизменный, Пусть по твоему благоволению, я проведу жизнь в уединении и достигну цели». Выслушав меня, моя тетка сказала: «Ты действительно предан религии, и это очень похвально». И она ушла от меня довольная. Эта встреча расстроила меня, но с другой стороны, я почувствовал облегчение, так мне уже больше не нужно было думать о моих земле и доме. Я решил немедленно осуществить свое намерение перебраться в пещеру Драгкар-Тасо и продолжать медитировать в ней. Так как эта пещера послужила мне жилищем в то время, когда я закладывал основание самадхи, ее стали называть Кангцу-Пхуг (букв.: пещера, в которой он, Миларепа, укрепился в преданности, то есть заложил основание). На следующее утро, взяв с собой вещи и продукты, принесенные теткой, и останки старого припаса, я отправился на новое место. Пещера Драгкар-Тасо оказалась очень удобным для меня жилищем. Я положил там принесенное с собой жесткое сиденье и застелил его моей спальной покрышкой. Разместившись на нем, я принял обет не спускаться к жилищам людей: «Пока я не достигну сиддхи[187], я буду жить в уединении. Если даже я буду умирать с голоду, я не пойду просить милостыню, предложенную во имя веры или посвященную умершим, Ибо я задохнусь от праха[188]. Если даже от холода буду я умирать, я не спущусь вниз просить одежды. — 106 —
|