Великий йог Тибета Миларепа

Получив наставления, я стал выполнять три вида упражнений – для тела, голоса и ума и научился вырабатывать физическое тепло во время экстаза[191].

Так прошел год, и однажды у меня появилось желание погулять немного поблизости, чтобы развеяться. Я собрался было уже выйти, но тотчас же вспомнил о своих обетах и спел песню, в которой выразил порицание самому себе:

«О Дордже-Чанг в образе Марпы!

Помоги мне, нищенствующему, вести жизнь в уединении.

О ты, странный человек Миларепа!

Тебе я пою эту песню, чтобы дать тебе совет.

Ты удалился от всех людей,

С которыми мог бы вести приятную беседу.

Поэтому ты чувствуешь себя одиноким и хочешь развлечься.

Но нет у тебя оправдания к этому стремиться.

Не волнуй свой ум, пусть он будет спокойным.

Если в нем есть мысли, на совершение греховных

поступков они будут направлены.

Не поддавайся желанию развлечься, но напряги силу ума.

Если перед искушением ты не устоишь, все твои

религиозные заслуги будут пущены по ветру.

Никуда не выходи и сядь спокойно на свое место.

Если ты выйдешь, ты можешь споткнуться о камни.

Не задирай голову, а склоняй ее.

Если голова поднята, поисками пустых развлечений она займется.

Не спи, продолжай свои труды.

Если заснешь, тебя одолеют Пять Ядов Невежества»[192].

Отчитав себя так, я продолжал круглосуточно медитировать, и проведя в медитации более трех лет, увидел, как я духовно вырос, как расширились и укрепились мои знания. Но возникла проблема с пропитанием, так как мой запас ячменной муки был полностью израсходован, хотя я тратил ее очень экономно – по двадцать мер в год, а теперь и этого не стало. Мне угрожала смерть от голода тогда, когда я еще не достиг состояния Будды. Мой путь к вечности мог бы так печально прерваться. Я подумал о том, как люди радуются, приобретя одну сикху (четверть анны) или две золота, и как горюют, столько же потеряв. «По сравнению с этим моя жизнь, посвященная достижению состояния Будды, неизменно ценнее, – рассуждал я. – А с другой стороны, лучше умереть, совершая аскетический подвиг, чем нарушить обет. Что же мне делать? Что если, не спускаясь вниз к людям за подаянием, я поищу что-нибудь съедобное поблизости? Тогда я не нарушу обет. Если я что-нибудь найду, это будет спасением для меня». И я вышел из моей пещеры и, побродив поблизости, обнаружил на солнечной стороне место, где были хорошие родники и росло много крапивы. С этого места открывался прекрасный вид, и я перебрался туда.

Я продолжал медитировать, питаясь похлебкой из крапивы. Снаружи мое тело было лишено одежды, а внутри – нормальной пищи. Я весь высох и превратился в живой скелет. Моя кожа приобрела зеленоватый оттенок наподобие цвета крапивы, которая служила мне пищей. Волосы на голове имели такой же зеленоватый цвет. С благоговением я смотрел на свиток, который дал мне мой гуру, и иногда клал его на голову и нежно к нему прикасался. Это успокаивало мой пустой желудок. Иногда у меня появлялась отрыжка как если бы я много поел. Один или два раза я собрался было открыть свиток и прочитать его, но через знамение я был предупрежден о том, что время еще не наступило для этого, и поэтому я хранил его нераспечатанным.