|
«Владыко! Милосердный Марпа! К твоим стопам склоняюсь я! Помоги мне от привязанности к миру отказаться. Здесь, в Средней Пещере Драгкар-Тасо, На самом верхнем ярусе Средней Пещеры Я, тибетский йог, по имени Репа, Оставив все мысли о том, что есть и во что одеться, и все мирские попечения, Поселился за тем, чтобы достичь совершенного состояния Будды. Удобен жесткий матрац подо мной, Удобна непальская накидка на хлопковой подкладке, которой я укрываюсь. Удобна единственная лента, удерживающая мое колено[194]. Приятно тело, привыкшее к умеренной пище. Приятен Светлый Ум, различающий бренный мир и Конечную Цель. Ничего нет неприятного; все приятно. Если вы можете поступать так же, следуйте моему примеру. Но если вас не вдохновляет цель аскетической жизни И от заблуждения о реальности «эго»[195] не можете вы освободиться, Тогда прошу я вас избавить меня от вашей ложно направленной жалости, Ибо я, йог, нахожусь на пути к обретению Вечного Блаженства. Последние лучи заходящего солнца освещают вершины гор. Возвращайтесь и вы в свои жилища. А у меня в ожидании смерти, о часе которой неведомо, Поставившего цель достигнуть совершенного состояния Будды, Пустым разговорам предаваться нет времени, И поэтому сейчас я войду в самадхи – Спокойное Состояние». Услышав мое пение, они сказали: «Ты поешь о различных удобствах. Однако у тебя действительно очень хороший голос. Но мы не способны обречь себя на такие лишения». И, сказав это, они отправились домой. Они исполнили эту песню хором во время праздника, ежегодно отмечаемого в Кьянга-Ца. Случилось так, что моя сестра Пета тоже пришла на праздник, чтобы собрать милостыню. Услышав эту песню, она сказала им: «Любезные! Человек, который пел ее, должно быть, сам настоящий Будда». Один из охотников воскликнул: «Ха! Ха! Смотрите, как она хвалит своего брата!» А другой сказал: «Кем бы он ни был – Буддой или животным, это песня твоего измученного голодом брата, и ему грозит голодная смерть». На это Пета ответила: «О, мои родители умерли давно. Мои родственники стали моими врагами. Мой брат ушел куда-то, а я живу на подаяние. Зачем вы радуетесь моему горю?» И она разрыдалась. Находившаяся поблизости Зесай подошла к ней и утешила ее, говоря: «Не плачь. Вполне возможно, что это твой брат. Я тоже встречала его когда-то. Ты пойди в пещеру Драгкар-Тасо и узнай, жив ли он еще. Если жив, то тогда вдвоем навестим его». Поверив этому сообщению, она пришла ко мне с кувшином чанга и небольшим сосудом с мукой. Остановившись перед входом в пещеру, она увидела меня и ужаснулась. Лишения и страдания довели меня до истощения: глаза ввалились, цвет тела был синевато-зеленым. Мышцы сморщились и высохли. Я был кожа и кости и выглядел, как живой скелет, покрытый синевато-зелеными волосами. На голове волосы стали жесткими и были похожи на устрашающий парик, а конечности были такими хрупкими, что легко могли сломаться. Мой вид внушал ей такой жуткий страх, что она приняла меня за бхуту. Вспомнив о, том, что ей говорили обо мне, она, однако, в какой-то мере сомневалась в том, что это я. Наконец, собравшись с духом, она спросила: «Человек ты или бхута?» В ответ я сказал: «Я Мила Тхепага». Узнав меня по голосу, она тогда приблизилась ко мне и, обняв меня, воскликнула: «Брат! Брат!», – и тут же лишилась чувств. Я тоже, зная, что это Пета, был одновременно и рад и опечален. Приняв все необходимые меры, чтобы привести ее в чувство, я наконец смог это сделать. Но она, положив голову между моими коленями и закрыв лицо руками, дала волю новому потоку слез и сквозь рыдания говорила: «Наша мать умерла в ужасной нищете, и она все время ждала тебя. Никто к ней не приходил, и я не могла переносить эти ужасные лишения и одиночество в нашем доме и ушла просить милостыню. Я думала, что тебя тоже нет в живых. Я, конечно, надеялась, что, если ты жив, я увижу тебя в более лучших условиях, чем эти. Но, увы! Ничего нет хорошего. Ты видишь, какую жизнь я веду. Есть кто-нибудь более несчастный на Земле, чем мы с тобой?» — 111 —
|