|
И вот на следующий день собираются высокопоставленные представители, один другого известнее. Ведущий совещание местный генерал оглашает порядок выступлений, где ЛИИ числится двенадцатым, что совсем не по рангу, по-видимому, приняли во внимание неизвестность кому-либо представителя, да и непривычную для таких совещаний должность — старший научный сотрудник, которую с их высот без микроскопа рассмотреть невозможно. Я впервые оказался в такой атмосфере, и требовались немалые душевные силы для адаптации. Все достаточно кратко, не утруждая себя обоснованиями, начали выносить заранее согласованный вердикт: объект плох, управлять им невозможно, надо закрывать тему и открывать новую, т. е. "начинать с центра поля". Объективных трудностей и причин уже отработанная коллективная безответственность в таких случаях находит с избытком. После одиннадцати выступающих уже ближе к обеду доходит очередь до ЛИИ. Формально, для протокола, надо дать высказаться всем официальным представителям, в том числе и такой мелкоте, как я, не представляющий ни для кого интереса. Слушая других и мысленно оппонируя, я, конечно, волновался и с трудом мог себе представить свой выход на столь высокую трибуну, тем более с отличными от всех выводами. Но деваться некуда, затем я сюда и приехал. И эта неотвратимая неизбежность сняла с меня значительную часть волнения. Я поблагодарил за предоставленную возможность выступить и твёрдо заявил о наличии особого мнения ЛИИ, принципиально отличающегося от ранее доложенных мнений о причинах неудачных пусков. Нетрудно представить, какой это вызвало резонанс: возгласы возмущения, "кто "он" такой, чтобы так заявлять", "понимает ли меру своей ответственности, как представитель ЛИИ" и т. д. Тем не менее, председательствующий после временного успокоения высокого совещания позволил мне кратко изложить свою версию. Ближе к выводам, резко и принципиально отличающимся от коллективно отработанных, меня всё чаще прерывали восклицаниями и вопросами типа: "отдаю ли я себе отчёт о последствиях своего поведения?", "откуда взялся такой представитель ЛИИ?" и "чем думали там, когда меня посылали?" На многие из этих перлов мне ответить было не чем, и всё могло кончиться сильным конфузом с непредсказуемыми последствиями не только для меня, но и для доктора. Так бы оно и закончилось, не будь Господней Воли на иной исход. Один грамотный полковник из местного НИИ, довольно хорошо, но не достаточно глубоко для этого случая, разобравшийся при испытаниях "Оленя" в динамике полёта и управлении, решил утопить меня вопросом по существу: "Если всё так, как Вы говорите, то должны быть ещё и высокочастотные колебания, а их, как видите на представленных материалах, нет". "Совершенно верно. — Ответил я, в очередной раз поразив публику, своей наглостью, — Этих колебаний не может не быть, а потому они есть, в чём можно убедиться по оригиналам, т. е. телеметрическим плёнкам, при расшифровке которых была выбрана слишком большая дискретность, и их потеряли в соответствии с теоремой Котельникова. Она упрощённо звучит так: чтобы при измерениях или обработке зафиксировать сигнал какой-либо частоты, необходимо зафиксировать не менее двух точек за полупериод". Такую "нецензурщину" большинство совещавшихся вынести было уже не в силах и они, игнорируя полковника, дружно перебивая друг друга, набросились на меня с вопросами типа: "Вы видели эти плёнки?" "Нет". "Так почему вы это утверждаете?" "Сотни людей с ними работали и не видели, а Вы один утверждаете, что они есть, хотя и признаётесь, что оригиналов не видели". Шуму и возмущения было выше всякой крыши. А ведущий генерал решил наказать меня показательно и размазать меня, как говорят "фэйсом об тэйбл", при этом сыграв в демократичность. Он спросил ведущего по испытаниям полковника Еремеева где оригиналы. Тот ответил, что они в архиве, т. е. специальном бункере, называемом фильмотекой. На вопрос, сколько понадобится времени, чтобы их доставить и уличить меня в наглости и безумии, тот ответил, что около часа. Был объявлен перерыв, и все приглашены на обед в генеральскую столовую. Мы с ведущим от ЛИИ тоже пошли, с аппетитом пообедали, хотя я чувствовал к себе нездоровое любопытство и даже плохо скрываемую жалость, как влипшему в неприятную историю. Я же чувствовал себя необъяснимо спокойно, разговаривал на посторонние темы, шутил, ощущая какую-то необъяснимую поддержку свыше, хотя никаких голосов, шептавших мне "всё хорошо", я, конечно, не слышал ни тогда, ни потом в подобных испытаниях, которые по милости Божьей выпали на мою долю. По возвращении в зал заседаний после обеда, увидев, как изменился по отношению ко мне полковник Еремеев, я окончательно понял, что не ошибся, а дальше уже, как говорят, дело техники. Еремеев сделал мастерскую паузу после того, как все расселись и успокоились, и включил эту самую технику, спроецировавшую плёнку на огромный экран. Установилась гробовая тишина. У некоторых открылись рты от неожиданности. Сцена значительно превосходила финальную сцену в "Ревизоре". Думаю, что даже у Н. В. Гоголя не нашлось бы адекватных слов для её описания. А затем раздались аплодисменты, в которых, правда, участвовали не все, но большинство. На экране настолько чётко были видны высокочастотные колебания, что даже превзошло все мои ожидания. Генерал только и спросил неизвестно у кого: "Что он действительно никогда не был в Ахтубинске и не мог видеть эти материалы?", которые не покидали пределы воинской части, так как шли под грифом "Сов. секретно". "М-м-м-да!" Я поздравил всех с тем, что болезнь у нашего подопечного не смертельная и её можно устранить изменением алгоритмов управления в продольном канале автопилота. Такие предложения нами подготовлены, моделирование подтвердило их работоспособность и эффективность при укрощении этого своенравного "Оленя". Как в доброй сказке, все с этим согласились, и было принято соответствующее решение. А присутствующий на совещании главный конструктор Саратовского КБ автопилотов взял на себя добровольно обязательство реализовать наши предложения. Так появился первый автопилот с переменной структурой. Жизнь востребовала. Я с благодарностью вспоминаю всех участников совещания за их интеллектуальную честность и порядочность, способность ставить интересы дела выше собственных амбиций. А восхищённый генерал велел вызвать откуда-то издалека самого лучшего браконьера и угостить нас с ведущим самой изысканной незабываемой рыбалкой. Хотя мне и тогда, и теперь жалко пойманных осетров, но отказаться от такого угощения не было никакой возможности. Хотите верьте, хотите нет. Возвратившись в родной ЛИИ, я доложил без особых эмоций о результатах командировки, это произвело умеренное впечатление. Мне даже повысили квартальную премию на 50 рублей. Других статей поощрения тогда просто не было. Может, я напрасно ударился в столь обширные воспоминания через тридцать пять лет, но я решился на этом примере показать, что реально существует Высшее водительство, надо лишь заслужить трудом его благосклонность и быть чутким к его проявлениям. У каждого бывает его звёздный час, надо лишь быть достойным его и не провалить ситуацию демонстрацией своей бездарности. Об этом здорово рассказал Стефан Цвейг в своей повести "Звёздные часы человечества". — 24 —
|