|
Первую неудачу воспринял абсолютно спокойно, ко второму экзамену выздоровел, погода наладилась, каждый день ходил в город, чтобы вместе с одноклассниками, предчувствуя расставание, купаться в Днепре, прыгать с десятиметровой вышки — в общем, более счастливого времени, чем июнь 1951 года, для меня ни до, ни после не было. И совсем выше всякой крыши произошло чудо. Во время последнего экзамена по немецкому языку, нам сообщили, что на заседании ГОРОНО исправили мою отметку по сочинению, и мне выдают золотую медаль: одному из троих на 24 школы г. Могилёва. Я был несколько смущён, считал, что Гриша Альшиц, сын завуча соседнего со школой педтехникума, сильнее меня (он это доказал, блестяще поступив в Ленинградский университет), но хорошо помню, с какой радостью это было воспринято и ребятами и учителями. Позже выяснилось, что на заседание ГОРОНО пришёл наш директор Никифор Иванович и настоял, чтобы там была исправлена отметка, поставленная в его школе. При этом главным доводом бывшего командира разведбата было: "Я бы с этим юношей спокойно пошёл в разведку". Это для меня было очень странно, тем более, что за полгода до этого я его настолько сильно подвёл, что он меня обвинял в троцкизме, и Его Благородство и Великодушие так же, как и других учителей и одноклассников, запитывало живительной влагой мою душу в течение всей моей жизни. Тем более, что вскоре я столкнулся с проявлением совсем других качеств людей. Школьные годы были до предела насыщены содержанием. Кроме учёбы, аэроклуб, спорт (имел 1-й спортивный взрослый разряд по бегу на длинные и средние дистанции, а также 2-й разряд по лыжам). При этом, кроме ежедневной помощи родителям по домашнему хозяйству, зарабатывал в колхозе более 100 трудодней в год. Особенно любил косить и работать на лошадях. Для повторения домашних заданий хватало двух полуторачасовых путей в школу и обратно, а также размышлений во время простой физической работы. Как в школьные годы, так и потом я всегда старался избегать руководящей работы, а выбирал всегда простую физически ощутимую нагрузку, во время которой хорошо думалось о проблемах, к которым тянулись моя душа и разум. В школе я мечтал поступить в Ейское училище морской авиации. Несмотря на то, что тогда, в послевоенные годы расцвета патриотизма, особенно в Белоруссии, весьма поощрялось стремление юношей в лётчики, на меня оказывалось противоположное давление, от первого секретаря Горкома комсомола до учителей, родителей и знакомых: в лётное училище брали тогда даже с двумя двойками, а потому оно не для меня, я должен поступать в университет, и непременно в Московский. Вдобавок ко всему на медкомиссии в военкомате врачи поставили странный, но тогда распространённый диагноз: спортивное расширение сердца. Так что мою сокровенную мечту удалось реализовать лишь нашему сыну Серёже в 1977 году, со второй попытки пробившемуся в ЕВВАУЛ, цитадель мужества и отваги, кузницу военных лётчиков высшей квалификации, многие из которых стали известными лётчиками-испытателями. Теперь он Герой России, заслуженный лётчик-испытатель ОКБ Сухого, признанный авторитет в палубной авиации. А я, получив аттестат зрелости, золотую медаль, Почётную грамоту ЦК ЛКСМ Белоруссии и очень хвалебную характеристику, написанную лично директором школы, приехал на физфак МГУ на собеседование. Всё мне казалось воплощением чуда. "Величавая крепость науки" была тогда ещё на Моховой, и даже корпуса факультетов я воспринимал как святилища. Конечно, такая сказочная концовка школы не могла не вскружить мне голову и не демобилизовать. Думаю, что собеседование прошёл не особо блестяще. Тем не менее, сомнений в поступлении не возникло, и я спокойно уехал в Минск сдавать экзамены за друзей. Там я "поступил" на физмат БГУ приятеля под чужой фамилией, с переклеенной фотографией на экзаменационном листке. Риск разоблачения был огромный, но авантюра удалась, и я спокойно вернулся в деревню с видом победителя. А через несколько дней из МГУ пришли мои документы. Почти вся характеристика была подчёркнута красным карандашом и испещрена вопросами и восклицательными знаками, а также зловеще выглядело слово "оккупация!!!" Мне не собирались прощать великое предательство: в восьмилетнем возрасте, несмотря на "мудрость" и "героизм" полководцев я всё же сдал Белоруссию немцам. Это был серьёзный удар, приём документов везде закончился и, чтобы не терять год, я пошёл по совету старших в Могилёвский пединститут. Там медалистов сроду не было, и меня за несколько минут зачислили на физмат. О качестве учёбы там кроме слов восхищения я ничего сказать не могу, всё, с чем я после встретился в Москве, было на порядок ниже. Я это вскоре почувствовал тогда, сейчас я в этом убеждён ещё более. В пединституте фактически исповедовалось то, что теперь называют развивающим образованием. А разве может образование быть иным? Оказывается не только может, но и является доминирующим в большинстве технических ВУЗов. Я уж не говорю о гуманитарных, особенно экономических и юридических институтах. Их "продукция" говорит сама за себя. Иное образование состоит в "давании" профессиональных знаний без всякой их увязки с миропониманием, что не может не угнетать способностей к творчеству. Даже учебники по математике созданы на основе различных подходов. Например, учебник для университетов Фихтенгольца и такой же многотомник для ВТУЗов Смирнова. Первый ведёт человека к открытию им красоты и гармонии в формулировках и доказательствах теорем и демонстрирует единство в математическом отображении окружающего мира. Второй же проникнут духом утилитарности и решает задачу дать студенту в порядке "облегчения" его жизни некоторые полезные для профессиональной деятельности знания. При этом доказательства теорем не обязательны. Их просто можно запомнить, так же, как и перепутать, что нередко встречается на практике. — 19 —
|