|
Тем не менее, ощущение собственной исключительности прошло не совсем, душа рвалась к иным масштабам, и я после первого курса уехал в МАИ, который казался мне чем-то средним между МГУ и лётным училищем. Но именно казался и притом весьма недолго. Учёба в нём оказалась неинтересной, ярких преподавателей я не обнаружил, большинство студентов представлялись мне тогда в виде весьма серой массы. Меня в качестве исключения взяли в аэроклуб на планерное отделение уже на первом курсе, в конце которого я уже самостоятельно летал и получил приглашение в центральный аэроклуб (ЦАК) в Тушино для подготовки к участию в авиационном параде в августе 1953 года. Но к этому времени меня словно хоботом охватило другое хобби: велоспорт. Команда МАИ была чемпионом Союза среди студентов, и всего за один год я пробился из 8-й команды института в первую сборную "Науки". Мне прогнозировали великое спортивное будущее, и, обуреваемый гипертрофированным честолюбием, я для него жертвовал не только учёбой, но и полётами, в чём мне и теперь признаваться стыдно. Кружили голову поздравительные молнии, статьи в газетах, даже киножурналы, известность. После окончания 3-го курса летом 1955 года попал в сборную СССР по шоссейным гонкам. Жил на сборах с известными всему миру спортсменами, причастность к избранным наполняла организм радостью и ощущением исключительности. Зимой 54-го на сборах в Серебряном Бору участвовал в проводах на чемпионат мира по хоккею знаменитой Бобровской сборной. Затем встречали их там же с триумфальной победой. Учился побеждать у будущего героя Мельбурна, олимпийского чемпиона 1956 года Владимира Куца с его знаменитой "хитростью": для того, чтобы побеждать, надо делать чуть шире шаги и чаще передвигать ногами. Мне это пригодилось не только в спорте и главным образом не в спорте. Соревнования всегда ожидал как праздник, но не сам процесс, а лишь как возможность демонстрировать собственное превосходство. Порой в сознание проникало ощущение бессмысленности этой нечеловеческой работы, напряжения до серой пелены в глазах: 100 км туда и 100 обратно без всякой общественной пользы: хотя бы мешок картошки туда или обратно. Это, конечно, шутка, но как говорят, в каждой шутке есть доля шутки. Даже после побед часто наступало внутреннее разочарование и опустошение. И это не удивительно, т. к. ничего меня по-настоящему не интересовало кроме собственной мускулатуры как средства тешить своё непомерно разросшееся эго. И вдруг как гром среди ясного неба. Осенью 1955 года вскоре после очередных соревнований я оказался в Боткинской больнице, тубдиспансер № 13. Открытая форма туберкулёза, огромная каверна, через рот вылилось примерно полтора литра крови. После остановки кровотечения и других экстренных мер, на приёме у врача я ничего лучшего не придумал, как спросить: смогу ли я весной приступить к тренировке? Он посмотрел на меня как на круглого идиота и ответил: "Молодой человек, нашими бы усилиями дай Бог сохранить Вам жизнь лет на 5-7". Вообще-то, я — человек мнительный, такими словами можно убить, но в данном случае моё Базовое Я с санкции Высшего Я, к счастью моему, просто не услышало этого приговора. Хотя моё Сознательное Я не могло не воспринять такое заключение, и для меня наступил полный обвал, жизнь померкла, утратила какой-либо смысл. А ещё мучила мысль, как это скрыть от родителей — такого удара они не заслужили. Великий спортсмен и вдруг туберкулёз. Теперь-то я чётко понимаю, что у Творца не было другого способа остановить меня в моём безумии и наставить на путь истинный. Сознание долго не могло оправиться от мощного неожиданного удара. К помощи Высших Разумных Сил оно было мало чувствительно. В подсознании же, судя по последовавшим результатам, начались процессы нормализации и установления связи с Высшим Я. Других объяснений произошедшего со мной чуда просто не существует. Уже года через полтора каверна загадочным образом как появилась, так и исчезла, хотя по официальному мнению медицины такого просто не бывает. А я, путём некоторых манипуляций с историей болезни, в 1957 году возвратился в аэроклуб МАИ на самолётное отделение, хотя до окончания института оставалось год с небольшим, и я на особые успехи не рассчитывал. Затем распределение в Его Величество Лётно-исследовательский институт в г. Жуковский и наполнение жизни новой устремлённостью, смыслом и содержанием. Кроме науки, полёты инженером-экспериментатором, в том числе и на реактивных сверхзвуковых, пока через несколько лет на очень строгой медкомиссии меня не разоблачили (некоторые следы всё же остались) и не поставили на учёт в Ильинский диспансер с правом каждый год по 2 месяца бесплатно лечиться в санатории, чем я в течение 35 лет не пользовался, как, впрочем, и другими льготами, в частности, жилищными. Зато жизнь меня с лихвой вознаградила другими благами: совместной работой и дружбой с людьми особой породы: лётчиками-испытателями. В институте я об этом даже не мог и мечтать. Об этом может когда-нибудь напишу особую книгу. — 20 —
|