|
Джерри улыбается. - Когда ты спросил, я почувствовал волну раздражения, но... в основном... нет. Фашист может быть, но не тупой. - Ты прикоснулся к своей злости и она исчезла? Секунду Джерри неуверенно переминается с ноги на ногу. Затем он трясёт головой и усмехается. - Она явно исчезла. - Что бы произошло, если бы пять минут назад я попросил тебя взять себя под контроль, превратить свою злость в миролюбие, раздражение в любовь? - Я бы сказал, чтоб ты заткнулся... я бы продолжал злиться. - Стало бы хуже? - Да... - Спасибо. Начав наш второй процесс, мы садимся поудобней, не перекрещивая рук и ног, и следуем инструкциям по размещению пространства. Минут через двадцать постоянное фоновео бормотание наших умов - "йама-йама" в ЭСТ-терминах - затихает. Один или два человека плачут, некоторые спят. Мы расслабляем мышцы во лбу, челюстях, языке. Мы глубоко дышим. Мы слушаем длинную декларацию утверждения жизни, которую читает тренер. Наконец нас просят представить себе идиллический пляж, на котором мы могли бы играть и чувствовать себя совершенно свободно. Тренер помагает нам увидеть и почувствовать дюны, тростник, ракушки, теплоту песка, линию пены параллельно линии воды, голубое небо, остатки костра, чаек, шум прибоя. Включается запись с ритмическим шумом прибоя. Нас просят играть в любые приятные нам игры. Наконец, наступает долгожданный полуторачасовой перерыв на обед. Как школьники, которых слишком долго держал строгий учитель, ученики разбегаются по прилежащим к отелю улицам. Сидя за столиками различных ресторанов, рессеяных в окрестностях отеля, многие ученики кажутся несколько подавленными. Трудно сказать, что это - усталость ли после долгого дня или безмятежность, вызванная второй медитацией на наших "пляжах", или смутное подозрение, что все наши обычные застольные разговоры - это всё не то, не то, не то... * * * - Гарольд? Встань. Возьми микрофон, - говорит тренер после перерыва. - То, что случилось со мной на пляже, было сперва приятным, а потом пугающим. Я был там, я действительно слышал волны и чувствовал воду. Когда ты сказал играть, я решил поиграть с двумя своими детьми. Но они не пришли, оин не материализовались. Тогда я решил позвать своих приятелей. Никого. Никто не материализовался. Это было жутко. И тогда я понял, что никогда ни с кем ни играл. Никогда. Не потому, что они не хотели со мной играть... Это я никогда не играл с ними... Барбара. - ...Я не понимаю, почему меня тошнит. Оба раза. В обоих процессах, как только ты заканчивал с размещением пространства в ногаах, я начинала чувствовать боль в животе. Нет ни мыслей, ни воспоминаний, только тошнота... почему? — 33 —
|