Сиддхартха

столько же, сколько он страдал теперь из-за своего собственного сына? Не

ожидает ли и его, Сиддхартху, такая же участь? Не комедия ли это, не

странная и глупая вещь -- это повторение, этот бег в роковом круге?

Река смеялась. Да, это так -- все повторяется, все, что не было

выстрадано до конца и искуплено. Одни и те же страдания повторяются без

конца. И Сиддхартха снова сел в лодку и вернулся в свою хижину, вспоминая

своего отца и сына, осмеянный рекой, борясь с самим собой, близкий к

отчаянию и в то же самое время склонный громко хохотать над собой и всем

миром. увы, еще не зацвела его рана, еще не примирилось сердце с судьбой,

еще не засияла радость победы из его страдания. Но все же в нем уже

шевелилась надежда, и когда он вернулся в хижину, то почувствовал

непреодолимое желание раскрыть свою душу перед Васудевой, все показать, все

высказать другу, с таким совершенством умевшему слушать.

Васудева сидел в хижине и плел корзинку. Он уже не работал у перевоза;

его зрение ослабело, и не только зрение, но и руки. Неизменным и цветущим

оставалось только ясное, исполненное благожелательности выражение его лица.

Сиддхартха подсел к старику и начал медленно рассказывать. Все, о чем

они до сих пор ни разу не заговаривали, все рассказал он теперь: о том, как

он побежал вслед за сыном в город, о своих жгучих страданиях, о своей

зависти при виде счастливых отцов, о том, что он сам сознает всю

безрассудность своих желаний и о тщетности своей борьбы с ними. Все он

поведал своему другу -- обо всем он мог теперь свободно говорить, даже о

самом мучительном. Он раскрыл перед ним свою рану, рассказал и о своем

сегодняшнем бегстве, о своей ребяческой затее отправиться в город и о том,

как его высмеяла река.

И в то время, как он говорил, а Васудева спокойно слушал, Сиддхартха