Сиддхартха

входа в прекрасный парк, который когда-то принадлежал Камале и где он

впервые увидел ее в носилках. В душе его ожили воспоминания о том времени:

он увидел себя таким, каким стоял тогда у входа -- молодым, обросшим

бородой, почти ничем не прикрытым саманой с запыленными волосами. Долго

стоял он и смотрел в открытые ворота сада, где монахи в желтых рясах

расхаживали между прекрасными деревьями.

Долго стоял он, погруженный в раздумье, созерцая картины прошлого,

прислушиваясь к истории своей жизни. Долго стоял он, глядя вслед монахам, но

вместо них видел молодого Сиддхартху, видел молодую Камалу гуляющими под

высокими деревьями. Он с совершенной ясностью видел самого себя, видел, как

его угощала Камала, как он получил ее первый поцелуй, как он гордо и

презрительно оглянулся на свое прошлое брахмана, как гордо и жадно

устремился в мирскую жизнь. Он видел вновь Камасвами, видел своих слуг,

пиры, игроков в кости, музыкантов, видел певчую птичку Камалы в клетке,

вновь переживал все это, дышал воздухом сансары, и затем снова чувствовал

себя старым и утоленным, снова переживал тогдашнее отвращение и желание

покончить с собой, и снова исцелялся священным "Ом".

Простояв долгое время у ворот сада, Сиддхартха понял, как нелепо было

то желание, которое привело его сюда. Он понял, что не может ничего сделать

для сына, что он не вправе приставать к нему. Словно рана, горела у него

глубоко в сердце любовь к бежавшему, но в то же время он чувствовал, что не

следует растравлять эту рану, что надо дать ей распуститься в цветок и

излучать из себя свет.

Но в этот час рана еще не цвела, еще не излучала света, и потому он

оставался печальным. То желание-цель, которое привело его сюда, вослед

убежавшему сыну, теперь сменилось чувством пустоты. Печально опустился

Сиддхартха на землю, чувствуя, как что-то умирает в его сердце, чувствуя