Сиддхартха

времени? И разве все тяжелое, все враждебное в мире не исчезало, не

оказывалось побежденным, как только человек побеждал время, как только он

отрешался умом от времени? Сиддхартха проговорил это с восторгом. Васудева

же улыбнулся ему с сияющей улыбкой и кивнул утвердительно головой. Кивнул

безмолвно, провел правой рукой по плечу Сиддхартхи и снова принялся за

работу.

В другой раз, когда река в период дождей вздулась и сильно шумела,

Сиддхартха заметил:

-- Не правда ли, друг, у реки много голосов, очень много? Ты не

находишь, что у нее бывает то голос царя или воина, то голос быка или ночной

птицы, то голос, напоминающий крик женщины во время родов или вздохи

несчастного, и еще тысячи других голосов?

-- Это верно,-- кивнул головой Васудева,-- все голоса в мире заключены

в голосе реки.

-- И знаешь,-- продолжал Сиддхартха,-- какое слово она

произносит, когда тебе удается услышать одновременно все ее

десять тысяч голосов?

Со счастливой улыбкой Васудева склонился к Сиддхартхе и шепнул ему на

ухо священное слово Ом. Его-то именно и расслышал Сиддхартха в шуме реки.

И со дня на день улыбка последнего становилась все более похожей на

улыбку перевозчика, становилась почти такой же сияющей, почти столь же

светилась счастьем; так же, как и у Васудевы, она светилась в тысяче

морщинок, была такая же детская и такая же старческая. Многие проезжие, видя

обоих перевозчиков, принимали их за братьев. Часто, по вечерам, они сидели

рядом на пне у берега и молча прислушивались к шуму воды, который был для

них не простым шумом, а голосом жизни, голосом сущего, вечно образующегося

вновь. И подчас случалось, что оба, слушая реку, одновременно думали об

одном и том же: о недавнем разговоре, об одном из проезжих, заинтересовавшем

их своей наружностью или судьбой, о смерти, о своем детстве, и оба они, если

река говорила им что-нибудь хорошее, одновременно взглядывали друг на друга