Сиддхартха

отчаяние, должен был докатиться до безумнейшей из всех мыслей-до мысли о

самоубийстве, чтобы быть в состоянии принять благодать, чтобы снова услыхать

слово слов -- Ом, чтобы снова спать и пробуждаться по-настоящему. Я должен

был стать глупцом, чтобы вновь обрести в себе Атмана. Должен был грешить,

чтобы быть в состоянии начать жить сызнова. Куда же еще приведет меня путь

мой? Он нелеп, этот путь, идет зигзагами, быть может, даже вертится в круге

-- но пусть. Я пойду дальше по этому пути.

Удивительно радостное чувство волновало его грудь.

-- Откуда,-- спрашивал он свое сердце,-- откуда в тебе это веселье? уж

не от долгого ли хорошего сна, который так подкрепил меня? Или от слова Ом,

произнесенного мною? А может быть, оттого, что я бежал, что мое бегство

удалось, что я наконец свободен и стою под небом, как дитя? О, как славно

то, что я бежал, что я освободился! Как чист и прекрасен тут воздух, как

легко дышится им! Там, откуда я бежал, все пахло притираниями, пряностями,

вином, изобилием, ленью. Как я ненавидел этот мир богачей, распутников,

игроков! Как я ненавидел самого себя за то, что так долго оставался в этом

ужасном мире! Сколько зла я сам себе причинил, как я себя ограблял,

отравлял, терзал, как состарил себя, каким стал злым! Нет, никогда не стану

воображать, как бывало раньше, что Сиддхартха человек мудрый. Но одно я

хорошо сделал, за одно я должен похвалить себя -- за то, что я перестал

ненавидеть и причинять зло самому себе, что я покончил с той безумной и

пустой жизнью. Хвала тебе, Сиддхартха,-- после стольких лет, проведенных

самым безрассудным образом, ты снова наконец напал на хорошую мысль,

совершил нечто дельное: ты услыхал пение птички в своей груди и последовал

ее голосу!

Так он хвалил себя, радовался своему поступку, и с любо пытством

прислушивался к своему желудку, ворчавшему от голода. Порядочная доля

страдания и муки -- чувствовал он -- изжита им до конца за последнее время;