Сиддхартха

перемена, совершившаяся в нем во время сна и благодаря слову Ом, что он все

любил теперь, что он преисполнен был радостной любви ко всему, что видел. И

в том-то именно -- казалось ему теперь -- и состояла его прежняя болезнь,

что он никого и ничего не мог любить.

С улыбкой на лице Сиддхартха глядел вслед уходящему монаху. Сон очень

подкрепил его, но зато голод терзал сильнейшим образом -- ведь он уже два

дня ничего не ел, а давно уже прошло то время, когда он был нечувствителен к

голоду. С болью, но вместе и с улыбкой, он вспомнил об этом времени. Тогда

-- припомнилось ему -- он похвалялся перед Камалой тремя вещами, тремя

благородными всепобеждающими искусствами: поститься, ждать, мыслить. В этом

было его богатство, могущество и сила, в них была его твердая опора. В

прилежные, посвященные упорной работе годы своей молодости он изучал эти три

искусства и ничего более. А теперь он утратил их. Ни одним из них он не

владел более -- ни искусством поститься, ни искусством ждать, ни искусством

мыслить. И ради каких презренных вещей он пожертвовал ими! -- ради того, что

является самым преходящим -- ради чувственных наслаждений, ради привольной

жизни, ради бо гатства. Странно в самом деле сложилась его жизнь. А теперь

как будто бы похоже на то, что он стал таким же, как все люди -- как

люди-дети.

Сиддхартха продолжал размышлять о своем положении. Не легко давалось

ему теперь мышление; ему, в сущности, не хотелось думать, но он принуждал

себя к этому.

-- Теперь,-- размышлял он,-- когда все наиболее преходящие вещи

ускользнули от меня, я снова стою в мире, как стоял когда-то, ребенком --

ничего я не могу назвать своим, ничего я не умею, ничего не знаю, ничему еще

не научился. Как все это странно! Теперь, когда молодость прошла, когда мои

волосы наполовину поседели, когда силы убывают -- теперь я, как ребенок,

начинаю все сызнова.-- Он снова невольно улыбнулся. Да, странной была его

судьба! Его жизнь была уже на ущербе, а он снова остался с пустыми руками,

гол как сокол, в полном неведении. Но никакого огорчения от этого сознания