Сиддхартха

становилась прахом и развеивалась по полю. Но испытав смерть, разрушение и

распыление, изведав мутное опьянение круговорота, душа Сиддхартхи

возвращалась назад, снова томимая жаждой и, как охотник, вновь высматривала

лазейку, через которую можно было бы вырваться из круговорота вещей туда,

где наступал конец закону причинности, где начиналась чуждая страданию

вечность. Он умерщвлял свои чувства, умерщвлял свою память; он ускользал из

своего "Я" в тысячу чужих оболочек, становился животным, падалью, камнем,

деревом, водой, но всякий раз, пробуждаясь,-- при свете ли солнца или в

сиянии месяца -- снова находил себя, снова становился "Я", носился в

круговороте, чувствовал жажду, подавлял ее, и вновь томился жаждой.

Многому научился Сиддхартха у саман, много путей узнал он, чтобы уйти

от Я. Он научился отрешаться от своего "Я" путем страдания, добровольным

претерпеванием боли, голода, жажды, усталости. Он достигал самоотрешения и

путем размышления, удалением из своего ума всяких представлений. Этими и

другими путями он научился достигать же лаемого -- тысячи раз он покидал

свое "Я", часами и днями пребывал в "Не -- Я". Но хотя этими путями он

уходил далеко от "Я", конец каждого пути неизменно подводил его обратно к

"Я". Хотя бы Сиддхартха тысячу раз ускользал от "Я", пре бывал в "Ничто",

пребывал в животном, или камне,-- неми нуемым было возвращение, неизбежно

наступал час, когда он снова находил самого себя,-- при свете ли солнца, в

сиянии ли месяца, в тени или под дождем -- снова становился Я и Сиддхартхой

и снова испытывал муки вынужденного кружения в круговороте.

Рядом с ним подвигался и Говинда, его тень; он шел теми же путями,

подвергал себя тем же истязаниям. Редко говорили они между собой о

чем-нибудь ином, помимо того, что требовалось служением и упражнениями.

Иногда они вдвоем отправлялись по деревням, чтобы выпрашивать пищу для себя

и своих наставников.