Сиддхартха

-- Как ты полагаешь, Говинда,-- спросил однажды Сиддхартха, когда они

шли побираться,-- как ты полагаешь, подвинулись мы вперед? Достигли мы

какой-нибудь из наших целей?

На что Говинда ответил:

-- Мы учились и продолжаем свое учение. Ты, Сиддхартха, станешь великим

саманой. Ты быстро усвоил все упражнения - старые саманы часто восторгались

тобой. Ты со временем станешь святым, о Сиддхартха!

Но Сиддхартха заметил на это:

-- Я смотрю на дело иначе, друг мой. Всему, чему я доныне научился у

саман, я мог бы научиться скорее и более простым путем. В любой харчевне

квартала, населенного публичными женщинами, среди извозчиков и игроков в

кости, я мог бы, о друг мой Говинда, научиться тому же.

И сказал Говинда:

-- Ты шутишь, Сиддхартха! Каким образом ты мог бы у таких жалких

созданий научиться самопогружению, задерживанию дыхания, нечувствительности

к голоду и боли?

И Сиддхартха тихо, словно говоря с самим собой, ответил:

Что есть погружение? Что означает оставление своего тела? Какой смысл

имеет пост или задерживание дыхания? Все это -- бегство от "Я", все это лишь

кратковременное убегание от мук своего бытия, кратковременное самоусыпление,

дабы не чувствовать страдания и бессмысленности жизни. Но то же временное

освобождение, ту же кратковременную бесчувственность погонщик волов находит

на постоялом дворе, когда выпьет несколько чашек рисового вина или

перебродившего кокосового молока. Тогда он перестает чувствовать свое Я,

перестает чувствовать страдание жизни; на короткое время ему удается

одурманить себя. В своей чаше с рисовым вином, над которой он задремал, он

находит то же самое, что находят Сиддхартха и Говинда, когда путей

продолжительных упражнений выходят из своей телесной оболочки и пребывают в

Не-Я. Вот как обстоит дело, о Говинда! И сказал Говинда:

-- Ты говоришь так, друг, хотя и ты знаешь, что Сиддхартха не погонщик