Шаманы, целители, знахари

Южноафриканец Адриах Восхиер был эпилептик. В молодые годы он прошел пешком всю Африку и позже, после встречи с местными шамана­ми, был приобщен к различным ритуалам.

Племена, живущие у гор Макгабенг, первыми обратили внимание на свою способность вступать в контакт с миром духов. Когда Восхиер захо­тел пройти через их горы, старейшины, допросив его, отказались дать ему на это разрешение. В разгар этого собрания его внезапно поразило страда­ние всей его жизни — приступ эпилепсии. Тотчас же в нем был узнан из­бранник духов — его желание было удовлетворено.

Эпилепсия считается в Африке священной болезнью, которая, буду­чи вызвана духами, направляет отмеченного ею в сферы высшего зна­ния. Но Восхиер, мучимый мыслью, что он отмечен столь непочитаемой в нашем обществе болезнью, с большим трудом сближался с «миром ду­хов». Празебе, сангома, его духовная наставница, сказала ему: «Ты дол­жен удовлетворить духов и позволить им помочь тебе, вместо того что­бы столь долго обороняться от них. Чтобы суметь действовать, они нуждаются в свете. Я дала тебе глаз, но он еще закрыт, и внутри тебя царит мрак. Духи обозлены, и твоя болезнь — знак того, что они ее тебе посылают. Дай им то, что им нужно. Пусть они едят на твоей стороне» (Watson, 1982, 166).

Психотики познают духовно возвышающийся мир, их чувства и ощуще­ния гиперактивны. Это может привести к возникновению нового творчес­кого сознания, к пониманию сути вещей, к постижению сущности окружа­ющих людей. Наряду с чувством значимости всего происходящего, глубины всего событийного существует и чувство страха, которое в конечном счете побеждает человека. Это страх перед проникновением во все формы и сущ­ности жизни, в самые глубины истины. Мы не хотим перечислять здесь многочисленные симптомы психозов. Однако следует сказать следующее: мы представляем себе эту «болезнь» как не гладко протекающее приобще­ние к опыту жизни. Мы можем говорить о незащищенности органов чувств, несущей опасность потери самоконтроля. Перевозбуждение не может ра­створиться или сознательно перераспределиться в организме: сознание беспомощно уединяется в себе самом, подобно улитке; становятся заметными психический уход в себя, телесные блокады, утрата спонтанности реакций.

Русский физиолог Павлов полагал, что при перевозбуждении происхо­дит защитное торможение мозга, которое проявляет положительное сход­ство именно в отношении способности познавать измененные состояния сознания; после появления теории психоанализа это сходство базируется на иррациональном. Западные ученые давно находили удовольствие в том, чтобы использовать свое расплывчатое, чисто субъективное знание о при­митивном в качестве “строительного материала” своих псевдоантрополо­гических проектов истории. Человек примитивного сознания находится здесь на службе фундаментальной теории становления человека. Он, кото­рым в любой момент могут перестать интересоваться, используется как “за­тычка” пробелов и прототип героической эволюционистской картины исто­рии. Незнание образа жизни родовых культур весьма значительно, что, однако, не мешает включать «примитива», по собственному усмотрению, в любую теорию. Психиатры и психоаналитики оказывают неоценимую по­мощь по утверждению темных идей. «Примитив» является метафорой ду­ховного регресса, праобразом шизофреника, и даже для биологов он явля­ется желанным объектом, эдакая “межчелюстная кость” процесса эволюции. В качестве последнего примера стоит упомянуть Курта Гольдштейна, который особенно рьяно поддерживал это неудачное сравнение. Вот несколько замечаний из ящика Пандоры исторического ослепления: шизоф­реникам и примитивам свойствен общий конкретный язык и конкретное мышление; абстрактное, абстрактная позиция у них совершенно отсутству­ет. Ни тот, ни другой не разлагают целое на составляющие части, предмет представляется им с разной точки зрения по-разному. Любые концепции и символы лежат по ту сторону их понимания, они не могут отличать соб­ственное «Я» от внешнего мира, внешние события сливаются с их внутрен­ними переживаниями, случайная встреча каких-либо объектов, личностей, явлений воспринимается как имеющая глубокую взаимосвязь. И тот, и дру­гой чрезвычайно легко подпадают под влияние любого воззрения, которое им предлагается и цепляются за всякий объект и всякую идею, так что уж потом не могут отделить себя от нее. Они не отличают плод воображения от истинного переживания. Периферийные переживания они неоправданно ставят в центр. Какая тут патология, какая неправильная логика, какая неполноценность — и чья же? Некоторые честные исследователи спраши­вали себя со всей серьезностью цивилизованного мышления; «Как смогли эти примитивные расы выжить в таких условиях и в своей эволюции дос­тичь уровня более высоких рас, если их мышление и поведение столь дале­ки от реалистических?» И я спрашивал себя об этом. Эта зарисовка шизоф­ренического и примитивного (понимай также шаманского) поведения, — к кому она относится? К самому ученому? Сэр Джеймс Фрезер, «отец эт­нографии», прокричал с пафосом в ответ на вопрос, видел ли он в жизни примитива: «Бог миловал!» Но мы не можем упрекнуть в этом современ­ных этнографов, так как они уже выявили все отдаленные убежища «при­митива» и исследовали их. Чего им, однако, не хватает, так это истинного контакта с шаманами; то, что они в самом деле упустили, так это возмож­ность подключиться к картине мира, созданной шаманом, в качестве его учеников — а как иначе мы смогли бы понять их «сновидения»? Сегодня мы должны сказать, что попытка оклеветать шаманов и родовые общества средствами психиатрической абстракции, заменить «жесткий» империа­лизм «мягким» империализмом науки не удалась. Конечно, все акции по уничтожению и истреблению народов нашли поддержку в психиатричес­кой идеологии, но вопреки всем научным актам экспертизы и всем доказа­тельствам отсталости многие племена, “предающиеся обману”, “не отли­чающие собственного «Я» от внешнего мира”, мужественно защищаются от террористических атак абстрактно и реалистически думающего запад­ного человека.