|
- Спаси тя Бог за заботу, Торчин. Иди собирайся, мы скоро выходим. Как ладью приготовят, так в путь. А стряпни твоей доброй я в дороге отведаю, коли оголодаю. Через полчаса князь Глеб тяжело дремал на устланной коврами высокой корме. Расписные борта княжеской ладьи радугой отражались в теплых водах реки Смядыни. На красивом лице молодого князя мерцала скорбь. Сквозь дрему князю мерещились голоса, то Святополка: "Иди сюда скорее, брат Глеб, отец очень нездоров и зовет тебя", то Ярослава: "Не ходи, брат, отец уже умер, а брат твой Борис убит Святополком". А еще и слепой гусляр своим заунывным пением тоску наводил: Кому повем мою печаль? Кому меня на свете жаль? Родила меня мамонька, а ныне она старенька. Долина, долинушка, раздолье широкое. Болит моя спинушка, чужбина - неволюшка. Из-за лесу, лесу темного, из-за поля, поля мертвого, понагрянет буря грозная, со дождями, со морозами. Кому повем печаль мою? Кому о горе пропою?.. - Просыпайся, просыпайся, князь! - крикнул в ухо Глебу седой воин. - Чую, недоброе дело. Зри, нас ладья Горясера, дружинника святополкова, нагоняет. С добром ли? Князь очнулся и оглянулся назад: - Отчего ж не с добром? С добром. Я ожидаю принять от них целование. И не вздумайте мечи обнажать. Не обижайте братьев. Когда ладьи поравнялись, воины Горясера зацепили княжескую ладью багром за уключины, подтянули к себе и стали прыгать в нее, держа в руках обнаженные мечи, блиставшие, как родниковая вода. Гребцы князя помертвели от страха и выпустили из рук весла. Князь Глеб встал во весь рост на корме и обратился к пришельцам: - Не троньте меня, братья мои дорогие. Я не сделал вам ничего злого. Какую обиду я нанес брату моему Святополку или вам? Если есть обида, то ведите меня к брату и господину моему, я не стану противиться. Пощадите юность мою. Если хотите, вот я, князь, буду вашим рабом. — 143 —
|