В конце жизни мы говорим: «Как мало времени осталось...». А в молодости и зрелости стремимся это самое время убивать. Жутковатый парадокс. Ведь убийство времени оказывается убийством самой жизни, ее длительности. Возможно, что в этих словах тоже кроется какая-то подмена, какое-то непонятое нами духовное чувство... У итальянского духовного бунтаря Юлиуса Эволы я обнаружил блестящее описание двух цивилизаций: цивилизации пространства и цивилизации времени. «Современные цивилизации являются истребителями пространства, традиционные — истребителями времени. Первые — современные цивилизации — ошеломляют той лихорадочной скоростью, с которой они поглощают пространство, производя неисчерпаемый арсенал механических средств, предназначенных для максимального сокращения всякой дистанции, всякого расстояния, стягивая рассеянное по множеству мест, превращая его в повсеместно доступное. Им присущи доведенная до предела потребность иметь, смутный страх перед всем отдаленным, уединенным, глубоким и далеким, стремление повсеместно распространять себя, максимально расширять себя, узнавать себя в чем угодно, обнаруживать себя везде и повсюду, только не в себе самом». Мы убиваем время, захватывая пространство. Это могут быть разные пространства: пространства экзотических путешествий, пространства ночных клубов или виртуальные пространства. Попыткой захвата пространства являются экстремальные виды спорта и основные признаки наших «силы, влияния и значимости»: дорогие автомобили, сверхмощные мотоциклы и огромные пустые загородные коттеджи-дворцы. Приобретая все это, мы доказываем свою власть над пространством и убиваем время. Мы суетимся. В строгом смысле этого слова, суета это и есть лихорадочное захватывание пространства. Суетясь, мы убиваем время. Мы мечемся по пространству для того, чтобы сохранить ощущение вечной молодости, ощущение того, что времени у нас предостаточно. Мы убиваем время, потому что боимся его, и не делаем ничего для того, чтобы время сохранить. «Традиционные цивилизации, в отличие от современных, напротив, поражают своим постоянством, своей идентичностью, незыблемо и неизменно хранимой среди бурлящего потока истории... Они напоминают неприступные бастионы, о которые разбивается поток времени и истории... В традиционных цивилизациях существовала особая концепция времени, имевшая циклический и периодический характер, в отличие от его современной трактовки как линейного и необратимого... Они имели постоянное намерение вернуть время к истокам (отсюда цикличность), в некотором смысле, уничтожить в нем то, что принадлежит простому историческому становлению, обуздать время так, чтобы оно выражало или отражало надысторические, сакральные или метафизические структуры, как правило, связанные с мифом. В этом понимании времени как «подвижного образа вечности», а не как «истории», оно и обретало свою ценность и смысл. Вернуться к корням означало обновиться, приникнуть к источникам вечной молодости, засвидетельствовать свое духовное постоянство вопреки временности... — 196 —
|