В нашей стране и в нашем языке счастье — это состояние совмещения частей. Восстановление утраченной целостности. Это — со-частью, то есть, совместная доля многих. У нас всегда считалось чем-то неприличным быть счастливым в одиночку. Такое счастье именовалось скорее везением, а о везении нельзя говорить вслух — иначе удача отвернется. Слово «везение» произошло от старорусского «вазнь» — «выпадение». Счастье нельзя получить, оно выпадает на долю того человека, который упорно придерживается своей внутренней задачи, несмотря на мнение окружающих и доводы рассудка. И раньше, и сейчас такие люди именовались в народе дураками. Дурак — это человек, сознание которого открыто для голоса совести. Этот голос наши предки считали голосом Бога, по своей воле посылающего счастье и удачу человеку, решившемуся действовать, несмотря на обстоятельства. Значит, «дурак» — это шаман — человек, находящийся в непрерывном общении с «лучом от Бога» и, поэтому, для внешнего наблюдателя выглядящий как бездельник или чудак — «человек не от мира сего». Удивительно точной метафорой судьбы является то, что одного из последних «дураков» Советского Союза — Иосифа Бродского — осудили именно за тунеядство. То, что творчество является формой деятельности, он на суде доказать так и не смог. Что-то важное мы перепутали. Перепутали мы, между прочим, и значение русского междометия «авось». В толковании Владимира Даля, это понятие значило «может быть, сбудется». Его исконный смысл ближе всего к понятию отчаянной храбрости: «а вот поглядим!» — я совершу поступок, а там «будь, как будет». «Авось хоть брось!» — в современном языке к слову «авось» ближе всего упрямое: «Все равно сделаю!» — я совершу поступок, несмотря на обстоятельства: «...а я все равно ее люблю!» «Авось...» значило: «Я слышу голос своего призвания и поступлю в соответствии с ним, а не с тем, что рекомендует мне общество и его мораль». Не только русским присущ этот жест отчаянной храбрости: у испанцев duende предстает как необъяснимая сила «гибельного восторга», которая бросает человека в самые безнадежные предприятия, когда шансов на успех уже нет никаких. Не фатализм, а готовность мужественно идти на риск, а вместе с тем и осуждение тех, кто надеется только на удачу, не доверяя главной задаче своей жизни, которая в конечном итоге и определяет личность — судьбу. Наше сегодняшнее отношение к слову «авось» — это тоже подмена. Рассуждения о ленивом фатализме целого народа превращаются в попытку убедить нас в том, что усилия, направленные на поиски своей индивидуальной судьбы, смысла собственной жизни, — бессмысленны. И беда, и счастье случаются сами собой — к чему усилия? Давайте развлекаться! — 200 —
|